— Не прикидывайся дураком! Ты чемоданчик взял? Взял!.. Это — не твое. Верни, если не хочешь иметь чудовищные неприятности…
Глядеть на меня он, по-видимому, опасался. Вдруг не выдержал — яростно почесал ногтями пружинистую шевелюру. Содрогнулся точно от внезапного холода.
— Спасся, значит, — насмешливо сказал я. — Между прочим, неплохая идея была — взять меня на «свидание». Идея — разумная. А тебе, значит, не помогло?
Валерик, как чесоточный, поскреб шею.
— До тебя не доходит. Это же — такие люди… — сказал он с надрывной тоской. — Такие люди, ты, наверное, таких никогда и не видел. Они с тобой сделают то, что тебе — в голову не придет…
Лицо у него истерично дернулось всей поверхностью. Видать, здорово напугали.
— А как же «зеленая лампа»? — с иронией спросил я.
— Что-что-что?
— Книги, которые якобы возвращают зверю человеческий облик.
У меня тоже невыносимо чесались корни волос.
— Не советую, — быстро и неразборчиво сказал Валерик. — «Лампа» — это для тех, кто ещё не пробовал вкуса крови. Для Никиты твоего, например, для Элечки, для драного твоего Ниппеля..
— Они что — тоже?..
— Тоже, тоже. Все — тоже. А ты как думаешь? Не включай больше «лампу», это — опасно…
Он отступил на шаг и загородил выход во двор. Света в попахивающей парадной стало значительно меньше. Однако мне лично никакой свет и не требовался. Я и так уже знал, что те трое, которые держали меня в «мешке», осторожно проникли в парадную вслед за нами — именно сейчас подкрадываются ко мне со спины, и через секунду-другую их гнилостное дыхание коснется затылка.
У меня начинали зудеть и подергиваться кончики пальцев.
Валерик лихорадочно почесал грудь.
— Есть ещё один вариант, — сдавленным голосом произнес он. Незаметно взялся за ручку двери, готовясь её захлопнуть. — Ты работаешь определенное время на определенных людей, выполняешь то, что тебе поручат, потом свободен.
— А твои бесценные баксы?
— В этом случае деньги можешь оставить себе.
— То есть, я пока буду на привязи? Так-так-так…
— А разве у тебя есть выбор?..
Выбор-то у меня как раз был. И Валерик, наверное, понял это по моему лицу. Он стремительно отшатнулся, но лапа, ухватившая его за рубаху, оказалась проворнее. Затрещала материя, и мартышечья, с выступами бровей мордочка побагровела. Я даже видел в глазах лопнувшие от страха мелкие кровяные сосудики.
— Пусти!.. Идиот!.. Тебе самому будет хуже!..
Кричал он, вероятно, для тех, что были у меня за спиной. Кстати, совершенно напрасно, они бы все равно не успели. Волна яркой радости уже сполоснула мне сердце, и из красного мрака вылезло возбуждающее похрапывание.
Я шевельнул шипастым гребнем на шее.
— А… а… а… Игореха… За что?.. Больно…
Щеки у Валерика расползлись коричневыми ошметками. Брызнула темная кровь. Обезьянье взвизгивание захлебнулось.
Теперь оставались лишь те, что были у меня за спиной.
Они все трое присели, а у Репья блеснула между ладонями тонкая металлическая цепочка.
Тоже, между прочим, дешевка.
Дешевка, дешевка.
Оглядываться я не стал.
«Наташа с утра этого дня не имела минуты свободы и ни разу не успела подумать о том, что ей предстоит. Она поняла все то, что её ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале, и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки. Но, к счастью её, она почувствовала, что глаза её разбегались: она ничего не видела ясно, пульс её забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у её сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала её смешной, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И это-то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
— Позвольте вас познакомить с моей дочерью, — сказала графиня.
— Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, сказал князь Андрей.
Он предложил ей тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
„Давно я ждала тебя“, — как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, поднимая свою руку на плечо князя Андрея.
И едва он обнял этот тонкий, подвижный, трепещущий стан и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко от него, вино её прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыхание и оставив её, остановился и стал глядеть на танцующих.
„Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой“.
Она подошла прежде к кузине.