Том 8. Золотая Кастилия. Медвежонок Железная Голова

— Полно, милая Эльмина, будь же немного бодрее. Забудь, если можешь, хоть на минуту свое горе, и попытайся отвлечься чем-нибудь. Поговорим душа в душу, открой мне тайну, которая гнетом лежит у тебя на сердце, а ты все упорно носишь его одна, скрывая от всех.

Донья Эльмина задумалась, бледная улыбка мелькнула на ее губах, и наконец невыразимо грустным тоном, в котором звучало глубокое смирение, она сказала:

— Впрочем, милая Лилия, я не вижу причины хранить секреты от тебя, моего единственного друга. Признание, которого ты требуешь от моей дружбы, я сделаю в двух словах: я люблю. Тот, кого я люблю, не знает о моем чувстве; он далеко, очень далеко от меня. Никогда я не увижу его более, он едва знаком со мной, и даже если бы любил меня, что немыслимо, нашему союзу препятствуют такие неодолимые преграды, такая бездна разделяет нас, что я никогда не смогу принадлежать ему! Эта любовь — просто безумная мечта.

Донья Лилия выслушала кузину с величайшим вниманием, порой покачивая головой и очаровательно надувая крошечные губки.

— Эльмина, — шепнула она, когда та замолчала, — французы говорят, что слова «невозможно» в их языке не существует; почему бы не допустить этого и для испанского?

Донья Эльмина пристально поглядела на нее.

— С какой стати говоришь ты мне про французов? — спросила Эльмина, и голос ее слегка дрогнул.

Донья Лилия улыбнулась.

— Французы — люди с душой, — заметила она вкрадчивым голосом.

— Некоторые из них доказали нам это, — ответила Эльмина, подавив вздох.

Донья Лилия склонила голову к плечу кузины.

— Не знаю, заметила ли ты, — продолжала она, — но дон Торибио в нашем присутствии как будто прикидывается…

— Ни слова больше об этом человеке, — вскричала с живостью донья Эльмина, — умоляю тебя!

— Как хочешь, но пока он говорил с тобой, я пристально вглядывалась в него и, как и ты…

— Как и я, не правда ли, нашла, что лицо его очень тебе знакомо? — перебила донья Эльмина с нервным содроганием во всем теле.

— Это и вправду он, буканьер, разбойник с Санто-Доминго!.. О! Никогда не существовало сходства удивительнее!.. — продолжала донья Лилия. — А между тем тот, о ком мы говорим, не может быть жив.

— Разве злой дух не выходит из пучины?

— Но если это он, надо предупредить твоего отца, Эльмина, и все сказать ему.

— Что же все? — возразила дочь дона Хосе Риваса, с унынием качая головой. — Что мы знаем? Ровно ничего. К тому же этот человек целиком завладел моим отцом, который видит все вокруг только его глазами. Доказательства же мы, к несчастью, никакого привести не можем.

— Как знать! — быстро ответила донья Лилия.

— Что ты подразумеваешь под этим?

— Выслушай меня, Эльмина. У меня также есть тайна, которую я тебе открою, — твердо и решительно заявила донья Лилия.

Донья Эльмина взглянула на нее с изумлением.

— У тебя?

— Ну да, Эльмина. Ты знаешь, какая я сумасбродка и как люблю бродить одна по лесам и по полям. Ты сама часто ставила мне в укор мои бродяжнические наклонности.

— Правда, — прошептала донья Эльмина, улыбаясь сквозь слезы.

— Так именно этой моей страсти к одиноким странствиям мы, пожалуй, и будем обязаны единственной помощью, на которую можно рассчитывать.

— Объяснись.

— Одним прекрасным утром, недель шесть назад, я выехала верхом из деревни и скакала по лесу без определенной цели, просто находя наслаждение в том, чтобы вдыхать свежий и легкий воздух и чувствовать, как утренний ветерок играет в моих волосах. Вдруг моя лошадь бросилась в сторону, так что я едва удержалась на седле. И представь себе, я вижу, что поперек дороги лежит человек в лохмотьях, с длиной бородой и осунувшимся лицом; он имел самый жалкий вид. Я сошла с лошади и наклонилась к нему. Глаза незнакомца были закрыты, и глухое хрипение вырывалось из его груди. Мне с трудом удалось привести его в чувство. Несчастный умирал с голоду. Я бросилась в деревню и привезла ему что-нибудь поесть. Когда же он немного пришел в себя, то сознался мне, что он француз, флибустьер, чудом спасшийся из испанской тюрьмы. Зная, что будет безжалостно убит, если попадется в руки своих врагов, он добрался до леса и скитался в нем несколько дней, питаясь кореньями и дикими плодами. Ружье он сохранил, но пороха не имел, следовательно, ни охотиться, ни защищаться не мог. Я дала ему нож и топор, которые захватила с собой из деревни, и высыпала все деньги, какие были у меня в кошельке, на траву возле него.

— Это хорошо, милая Лилия.

— Он сказал мне только: «Вы спасли мне жизнь, она принадлежит вам».

— И ты виделась с ним после того?

— Часто. Он рассказал мне всю свою историю. По-видимому, это какой-то знаменитый флибустьер с Черепашьего острова. Я говорила с ним о…

— О ком?

— О том, кого ты знаешь, милая, — улыбаясь, ответила донья Лилия, — он знает его и любит; мне и пришла в голову одна мысль, — прибавила она нерешительно.

— Какая?

— Видя тебя такой страдающей и не зная, каким способом помочь твоему горю, я с месяц назад спросила у Бартелеми — этого человека зовут Бартелеми — нет ли у него возможности доставить письмо на Санто-Доминго.

— «А что, это очень важно, сеньорита?» — осведомился он.