Малюта
. По московскому списку, – князей твоего рода — семеро, князей удельных, бояр и окольничих — сто двадцать два… В новогородском списке более того… Щадил ты их, государь, и развелась измена…Иван
. Щадил? Да, щадил…В глубине подвала, в темноте, неясно различимые люди проводят кого-то, стонущего тяжко и хрипло. Иван отнимает руку от глаз, вглядывается. Малюта идет в темноту и возвращается с листом.
Малюта
. Провели князя Дмитрия Петровича Оболенского-Овчину, пытали в третий раз.Иван
. «Вошел страх в душу мою и трепет в кости мои…» Не ошиблась ли совесть, не помутился ли разум? Доколе еще вырывать плевелы и сучья гнилые рубить? Остаюсь гол, как древо… Господи, молил со смирением и слезами, и яростно истязуя себя, и с пеной во рту молил… Сделай так, чтобы русская земля от края до края лежала, как пшеница, чиста… Хотел я веселиться и плясать, как царь Давид… И — вот сижу в застенке, – кровь на руках и кровь на кафтане заскорузла, и душа уже не хочет оправдания… Бедно видение сие, и горек позор человеческий…Малюта
. Дмитрий Петрович оговаривает князя Ивана Федоровича Мстиславского, что-де о мятеже знал и говорил: императоров-де византийских свергали и ослепляли, а нам-де и бог простит…Иван
. Оболенский врет! С себя вину спихивает… Несбыточно! Оговор!.. Мстиславский чист!.. Не могу я корни рубить!Малюта
. Здесь Оболенский и про второй твой корень сказал… Читай ниже… Как его кнутом ударили, оговорил — Ивана Петровича Челяднина… Что-де он всему мятежу был заводчик и вождь…Иван бросает лист, встает и ходит от стены к стене, засунув руки в карманы черного кафтана.
Ну, да Челяднин — гиена известная… Велишь взять его под стражу?
Иван
. Челяднин! Его мать, Аграфена Ивановна, меня на руках вынянчила, оберегала от боярской злобы. Нам по три годочка было, обнявшись, сказки слушали да засыпали на лавке под треск сверчков… Он у трона мой скипетр держит… Богат несчетно… Взыскан у меня более, чем я у бога… Ищет терзать мои внутренности? Гиена! Все, все таковы! Ненавидят, строптивые псы, хозяина своего… Богатины ленивые… Идут от обедни, распустив брады, ладаном да розой помазанные, закатив зрачки — милостыню раздают… И так хотят жить, обнявши богатство свое перстами… И был бы я любезен им, сидя в синклите их, надувшись глупостью да ленью да им кивая… На плаху головы их! Пусть клянут! Грай вороний да лай собачий мне их вопли!Малюта
Иван
. Кого?Малюта
. Страшно сказать…Входит Басманов. Иван подтаскивает его к свече.
Иван
. Что не глядишь в глаза? Что бледен? Оговора боишься? Бойся — если виноват… Нынче мы этой свечой во все души светим…Басманов
. Как уж тебе и сказать-то, – подойти к тебе страшно… Иван Петрович Челяднин нами нынче на заре найден на берегу Неглинной, на куче навозной, убитый и ободранный… Из гостей он, что ли, конный ехал. Как он туда попал, кто его убил? И его стремянный лежит неподалеку…Иван
Малюта
Иван
. Плохо метет твоя метла…Басманов
. По моему-то разуму, это дело Васьки Шуйского, – может, я дурак, не спорю, – это он…Малюта
. А третьего он оговорил — князя Афанасия Вяземского.Иван
Малюта
. Государь, ты к Дмитрию Петровичу? Он вряд ли говорить способен.Картина девятая
Толмач
. Ваш царь сидит на троне, а наш хан сидит на диване, превыше всех. По обе руки от него сидят царевичи — сорок четыре ханских сына.Годунов
. Сорок четыре сына! Сколько же хану лет?Толмач
. Хану не так много лет, – жен у него много.Годунов
. Тьфу, поганые.Толмач
. Не плюйся, за это у нас плетьми бьют. Но сегодня царевичей не будет. Они прохлаждаются на соколиной охоте.