Том 9. Братья Карамазовы

Вскоре после смерти писателя А. С. Суворин писал: „На продолжение своего «Дневника“ он (Достоевский. — Ред.) смотрел отчасти как на средство <…> завязать узел борьбы по существенным вопросам русской жизни. Все это теперь кончено, кончен и замысел продолжать «Братьев Карамазовых“. Алеша Карамазов должен был <…> явиться героем, из которого он хотел создать тип русского социалиста, не тот ходячий тип, который мы знаем и который вырос вполне на европейской почве».[62]

Более подробно Суворин изложил замысел Достоевского в своем дневнике. Он вспоминает здесь о встрече и беседе с писателем в день покушения Млодецкого на графа Лорис-Меликова 20 февраля 1880 г. Достоевский, еще не знавший в тот момент о покушении, но взволнованный другими террористическими актами народовольцев и процессами над ними, сказал тогда, что „напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду, и в этих поисках, естественно, стал бы революционером…“[63]

Сообщенные Сувориным со ссылкой на рассказ Достоевского сведения корректирует и дополняет в свою очередь появившаяся при жизни писателя газетная заметка. Здесь говорилось: „…из кое-каких слухов о дальнейшем содержании романа, слухов, распространившихся в петербургских литературных кружках, я могу сказать <…> что Алексей делается со временем сельским учителем и под влиянием каких-то особых психических процессов, совершающихся в его душе, он доходит даже до идеи о цареубийстве…“[64]

Однако в цитированной заметке в связи с рассказом о повороте в судьбе Алексея говорится лишь о том, что он доходит до „идеи о цареубийстве“, а не о том, что он на практике совершает террористический акт. Возможно, что формулировка эта вызвана неполной осведомленностью автора заметки или цензурными соображениями. Но вероятнее всего, судя по намекам и указаниям в самом романе, казнь Алексея была лишь одним из нескольких вариантов развязки, которые в разное время мелькали в голове автора при обдумывании второго тома дилогии.

В пользу того, что Достоевский, не только начиная, но и заканчивая работу над „Карамазовыми“, склонялся к иному завершению судьбы Алексея после постигших его сомнений и „идеи о цареубийстве“, говорят свидетельства других мемуаристов.

Педагог и писатель А. М. Сливицкий (1850–1913), присутствовавший в 1880 г. на пушкинских торжествах в Москве, передает беседу Достоевского с молодежью: „Помолчав, он прибавил: «Напишу еще „Детей“ и умру“. Роман «Дети», по замыслу Достоевского, составил бы продолжение «Братьев Карамазовых». В нем должны были выступить главными героями дети предыдущего романа…»[65]

Наконец, немецкая исследовательница Н. Гофман в 1898 г. записала со слов А. Г. Достоевской (или других близких писателю людей): „Алеша должен был, таков был план писателя, по завещанию старца Зосимы идти в мир, принять на себя его страдание и его вину. Он женится на Лизе, потом покидает ее ради прекрасной грешницы Грушеньки, которая пробуждает в нем карамазовщину, и после бурного периода заблуждений н отрицаний, оставшись бездетным, облагороженный, возвращается опять в монастырь; он окружает там себя толпой детей, которых он до самой смерти любит и учит и руководит ими“ (XV, 486).

Одна из деталей процесса над Митей представляет нарушение процессуальных правил, аналогичное допущенному в деле Е. П. Корниловой, о пересмотре которого в 1876 г. хлопотал Достоевский. Согласно 693 статье Устава уголовного судопроизводства 1864 г., врачи Герценштубе и Варвинский не могли быть опрошены одновременно и в качестве свидетелей, и в качестве экспертов (см.: кн. XII, гл. III). Это юридическое нарушение могло быть допущено писателем сознательно, чтобы во втором томе „Карамазовых“ оно послужило поводом для кассации и пересмотра дела Мити (см.: XV, 486–487).

9

„Роман читают всюду, пишут мне письма, читает молодежь, читают в высшем обществе, в литературе ругают или хвалят, и никогда еще, по произведенному кругом впечатлению, я не имел такого успеха“, — писал 8 декабря 1879 г. автор о приеме „Карамазовых“ читающей публикой и критикой (XXX, кн. 1, 132).

По свидетельству А. Г. Достоевской, ее муж „особенно ценил в «Карамазовых“ Великого инквизитора, смерть Зосимы, сцену Дмитрия и Адеши (рассказ о том, как Катерина Ивановна к нему приходила), суд, две речи, исповедь Зосимы, похороны Илюшечки, беседу с бабами, три беседы Ивана со Смердяковым, Черта» (XV, 487).