Том 9. Братья Карамазовы I-III

Упоминания литературных произведений и персонажей в романе не нейтральны; произведения и персонажи эти, как правило, группируются вокруг нескольких основных тем: темы отцеубийства и враждующих братьев («Разбойники» Шиллера), темы человека и земли (почвы) («Жалоба Цереры» и «Элевзинский праздник» Шиллера), темы душевного «рыцарства» (его же «Перчатка»), демонического «бунта», соблазна и искушения (средневековые мистерии и апокрифы, легенда о Лютере, запустившем в черта чернильницей, «Фауст» Гете), темы «восстановления погибшего человека» (Евангелие, «Божественная комедия» Данте, «Хождение богородицы по мукам», «Отверженные» В. Гюго, роман Ж. Санд «Мопра»), темы возможности будущей «гармонии», проблемы мирового зла и его преодоления (ода «К Радости» Шиллера, «Кандид» Вольтера), темы католицизма и инквизиции («Дон Карлос» Шиллера) и т. д.

Для соблюдения верной исторической перспективы в оценке символического и философско-исторического «слоя» романа важно учитывать некоторые общие особенности литературной атмосферы второй половины 1870-х годов. К моменту, когда Достоевский работал над «Братьями Карамазовыми», в развитии русской литературы наметился перелом: после сравнительно длительного периода, когда подавляющее число крупных русских писателей уделяло преимущественное внимание темам и образам современной жизни, стремясь воссоздать ее во всей присущей ей непосредственной конкретности и полноте очертаний, вызывающей у читателя иллюзию максимально возможной достоверности и жизнеподобия, русская реалистическая литература с конца 70-х годов начинает вновь охотно обращаться к «вечным» темам и образам, подсказанным размышлениями над тою же современностью и внутренне органически связанным с нею, но разрабатываемым в формах легенды, аллегории, притчи, «народных рассказов» с использованием характерного для этих жанров круга традиционных литературно-поэтических и фольклорных образов и мотивов, которые насыщаются при внешнем лаконизме изложения широким и емким символическим содержанием. Эта общая тенденция времени, которая в 70-80-х годах по-разному проявлялась в творчестве таких несходных между собою творчески и идеологически писателей, как И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин, Лев Толстой, В. М. Гаршин, позднее — В. Г. Короленко, получила отчетливое отражение и в «Карамазовых», где в отличие от предшествующих романов Достоевского «высокие» поэтические и трагические образы мировой культуры и связанные с ними ассоциации не только образуют символические ориентиры, призванные осветить для читателя всемирно-исторические масштабы и значение рисуемых ситуаций и поднимаемых автором «вековечных» вопросов, но им отведено также и специальное, обширное место в кульминационных главах романа, представляющих как бы особую философско-символическую «надстройку» над главами, которые посвящены «текущим» социально-бытовым и психологическим типам и коллизиям эпохи.

О перекличках между «Карамазовыми» и предшествующей им русской и мировой литературой см.: XV, 461–468. Наряду с широко разработанной исследователями проблемой литературных реминисценций в «Братьях Карамазовых» в критической и научной литературе многократно ставился вопрос о философских источниках романа. При этом называлось — с большей или меньшей степенью убедительности — множество имен философов и мыслителей от Платона и Плотина, Канта, Шатобриана до русских современников Достоевского — Н. Ф. Федорова и Вл. С. Соловьева.