Том 9. Лорд Бискертон и другие

— Откуда я знаю? По-моему, он пьян.

— Дайте я с ним поговорю! — предложил лорд. Наступила пауза. Тисба мужского рода заняла место у стены.

— Эй!

— Сэр? — отозвался Феррис.

— Вы там, как вас зовут…

— Феррис. Так меня зовут и всегда звали, сэр.

— Значит, так, Феррис. Слушайте меня и сразу примите к сведению — я не из тех, кто терпит всякую чепуху. Так вот, эта добрая леди велела вам выпустить нас, а вы ответили «хм»! Да или нет?

Дворецкий снова привстал на цыпочки.

— Восклицание это я издал, чтобы выразить сомнение, милорд.

— Сомнение? Насчет чего же?

— Насчет того, что я не вижу способа выпустить вас, милорд.

— Не будьте болваном, и идиотом к тому же. Не такие уж тут потемки. Все разглядеть можно.

— Я имел в виду трудности, встающие передо мной из-за того щекотливого положения, в которое я поставлен, милорд.

— Что он говорит? — поинтересовался голос миссис Уоддингтон.

— Что-то о щекотливом положении.

— Чем же оно щекотливое?

— Сам не понимаю.

— Дайте я с ним поговорю.

Послышалось шарканье, тяжелое падение и жалобный вскрик дамы, попавшей в беду.

— Так и знал, что стул сломается, если вы на него встанете, — заметил лорд Ханстэнтон. — Эх, досада! Надо было пари заключить…

— Подвиньте к окну кровать, — попросила неукротимая женщина. Хотя с правой лодыжки у нее содрался кусочек кожи, белый флаг она все-таки не выбросила.

Скрежет возвестил, что кровать передвигают. Скрипнули под тяжестью пружины. Окно в своей функции громкоговорителя объявило, что говорит миссис Уоддингтон.

— Феррис?

— Мадам?

— Почему ваше положение щекотливое?

— Потому что я — заместитель, мадам.

— Что это означает?

— Я, мадам, представляю закон.

— Что? — переспросил лорд Ханстэнтон.

— Закон, — объяснила миссис Уоддингтон. — Он говорит, что представляет закон.

— Дайте я поговорю с этим паршивцем!

Воцарилась новая пауза, воспользовавшись которой, дворецкий стал массировать нывшие ступни.

— Эй!

— Милорд?

— Что за ерунда собачья? Какой-такой закон?

— Меня назначил полицейский офицер, который недавно ушел. Велел караулить вашу светлость и миссис Уоддингтон и следить, чтобы вы не совершили побег.

— Феррис, постарайтесь не говорить лишних глупостей. Соберитесь, напрягите извилины. Надеюсь, вы не предполагаете, что мы с миссис Уоддингтон совершили нечто дурное?

— Не мне судить об этом, милорд.

— Послушайте, Феррис. Давайте займемся суровой практической стороной дела. Если б старый феодальный дух еще не угас, вы бы совершили такой пустяк — выпустили нас отсюда из чистой преданности хозяйке. Но учитывая, что мы живем в коммерческую эпоху, сколько?

— Вы предлагаете мне взятку, милорд? Если я вас правильно понимаю, я должен предать оказанное мне доверие за деньги?

— Именно. Сколько?

— А сколько у вашей светлости есть?

— Что он сказал? — опять не вытерпела миссис Уоддингтон.

— Спрашивает, сколько у нас есть.

— Чего?

— Денег.

— Он хочет вытянуть из нас деньги?

— Похоже на то.

— Давайте я поговорю с этим человеком! Миссис Уоддингтон забралась на кровать.

— Феррис!

— Мадам?

— Постыдились бы!

— Да, мадам.

— Ваше поведение меня изумляет! Оно мне противно… отвратительно…

— Очень хорошо, мадам.

— С этой минуты вы больше не служите у меня!

— Как пожелаете, мадам.

Миссис Уоддингтон отвернулась для короткого совещания.

— Феррис! — снова вернулась она к окну.

— Мадам?

— Все, что у нас есть. Держите! Двести пятнадцать долларов.

— Сумма вполне приемлемая, мадам.

— Тогда будьте добры, поторопитесь и отоприте дверь!

— Слушаюсь, мадам.

Миссис Уоддингтон сердито перебирала ногами. Убегали минуты.

— Мадам!

— Ну, что еще?

— Сожалею, мадам, но должен сообщить, — почтительно проговорил Феррис, — что полисмен унес с собой ключ!

ГЛАВА XVIII

Джорджу потребовалось немало времени, чтобы дозвониться до дома в Хэмстеде, но наконец он дозвонился. Однако ему сообщили одно — что Молли нет. Она заезжала на своем двухместном автомобиле, проинформировал его шведский голос, но, пробыв дома совсем немного, уехала снова.

— Превосходно! — воскликнул Джордж, когда его собеседник уже перешел на родной язык.

Бурлящее расположение к ближним переполняло его, когда он вешал трубку. Если Молли уже выехала в Нью-Йорк, то ждать ее можно с минуты на минуту. Сердце его ликовало, и соображения о том, что пребывает он в незавидном статусе беглеца, да еще вдобавок полицейская ищейка, кровно заинтересованная в его местонахождении, шныряет где-то поблизости, совершенно позабылись. Пренебрегши всякой осторожностью (хотя, казалось бы, именно она должна бы заботить человека в его ситуации), Джордж разразился веселой песенкой.

— Эй, Пинч!

Джордж, как раз забравшийся на высокую ноту, спустился на землю, заледенев от страха. Первым его порывом было — стрелой метнуться в спальню и забиться под кровать; в этом у него уже появилась известная сноровка. Потом верх взял разум, и паника поугасла. Только один его знакомый мог обратиться к нему «Эй, Пинч!».

— Мистер Уоддингтон? — пробормотал он, открывая дверь гостиной.

— А кто же еще? — Аромат свежей сигары защекотал ноздри Джорджа. — У тебя, что, света нет в этой твоей квартирёшке?