Том 9. Лорд Бискертон и другие

— Зато в мире полным-полно чокнутых. Черный будет день для старой доброй Англии, когда в ней не найдется хоть одного чудака, желающего купить шахту, пускай и пустую. Ты говоришь, в твоей шахте ничего нет? Ну и что из этого? Мой папаша однажды купил акции нефтяной скважины, так там не только нефти, но и самой скважины не было. Осмелюсь заметить, что если ты бросишь взгляд окрест себя, то обнаружишь дюжину идиотов, которые спят и видят отдать тебе несколько тысяч за эту штуковину.

Берри схватился за край скатерти. Чтобы разжечь его воображение, достаточно было ничтожной искры.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно.

Глаза у Берри засверкали огнем.

— Если мне удастся найти человека, который дал бы денег, чтобы заплатить долг Эттуотеру, я бы тут дня не остался. Я бы сел на первый пароход, отправляющийся в Америку, и двинул бы на Запад. Представь только такую картину, Бисквит. Пустыня, простирающаяся на мили и мили вокруг, каменные утесы, очертания которых тонут в мареве. Караванные пути. Пурпурно-алые горы. Мужчины в сомбреро и синих комбинезонах.

— Опасный, должно быть, народ, — заметил Бисквит. — Держись от них подальше, послушай моего совета. Ты что, покидаешь меня? — спросил он, видя, как Берри подымается с места.

— Боюсь, мне надо идти. Пора на работу.

— Уже?

— У меня перерыв один час, и сегодня неподходящий день, чтобы нарушать правила. У старика Фрисби опять диспепсия, а в этом состоянии он сердит.

— Ну тогда двигай, раз должен, — сказал отходчивый Бисквит. — И не забудь насчет рудника. Жалко, что у меня не было тетки, которая отказала бы мне что-нибудь этакое. В моей жизни две тетки. Одна из них — Вера, о которой я уже говорил. Вторая, почтенная Каролина, отошла в лучший мир несколько лет назад, задолжав мне два фунта шесть пенсов, которые взяла на такси.

2

В то время как Берри Кон вей, неохотно оторвав себя от дружеского застолья, входил в вагон подземки, который должен был доставить его в Сити, к трудам насущным, Т. Патерсон Фрисби, его хозяин, сидел в конторе на Паддингтон-лейн, 6, и разговаривал по телефону со своей сестрой Джозефиной.

Т. Патерсон Фрисби, невысокий человек, имел такой кислый вид, будто его долго выдерживали в крепком маринаде. Лицо его, когда он взялся за трубку, выражало крайнюю степень недовольства. Сестра всегда вызывала у него раздражение, особенно по телефону, когда ее природная склонность к болтливости достигала невыносимых пределов; к тому же он жестоко страдал от несварения желудка, о каковом и упомянул Берри в беседе с лордом Бискертоном.

Готовность к мукам нисколько не снижала их интенсивности. Напротив, к физическим страданиям добавлялись терзания духовного свойства. Целая медицинская кафедра убеждала мистера Фрисби воздерживаться от жареной утки, и как правило, у него хватало силы воли следовать этому совету. Но вчера вечером искушение сделалось слишком сильным. Он безвольно и безрассудно набросился на фаршированную утку, продемонстрировав здоровый крестьянский аппетит. Сегодня его настигло неминуемое возмездие. В довершение всего позвонила Джозефина.

— Алло? — произнес мистер Фрисби, как бы взывая из бездны.

Он взял таблетку пепсина и бросил ее в рот — не тем полным достоинства жестом, каким величественный монарх швыряет в толпу золотые монеты, а неохотным движением человека, вынужденного сунуть подаяние назойливому попрошайке. Он знал, что желудочная кислота будет делать свое черное дело, покуда не ублажишь ее этой подачкой.

В мире так много прекрасного, что жаль, казалось бы, тратить время на пищеварение мистера Фрисби, и тем не менее долг историка — не отворачиваться от темных сторон жизни и видеть ее во всей полноте.

— Алло? — произнес мистер Фрисби. Ему ответило чистое сопрано.

— Патерсон!

— Угу.

— Это ты?

— Угу.

— Послушай.

— Слушаю.

— Ну так слушай.

— Слушаю! Сказал же. Давай к делу. И побыстрее. Не забывай, что каждая минута обходится мне в сорок пять монет.

Дело в том, что миссис Мун говорила из своих апартаментов на Парк-авеню в Нью-Йорке. Хотя эта женщина могла позволить себе любые траты, для мистера Фрисби транжирство даже чужих денег было невыносимым. Сам он владел двадцатью миллионами долларов и любил в них каждый Цент.

— Патерсон! Послушай!

— В чем дело?

— Ты меня слышишь?

— Конечно, слышу.

— Ну так слушай. На следующей неделе я еду в Японию с Генри Бессмерсом.

Мистер Фрисби издал тихий стон. Его лицо, напоминающее лошадиную морду, исказилось болью. Нет, желание сестры отправиться в Японию, которая гораздо дальше, чем Нью-Йорк, он вполне одобрял. Его душу ранило то, что она проматывала наличность, извещая его об этом факте. Для такого случая достаточно почтовой открытки из Токио с крестиком и надписью «Это мой номер» на одном из гостиничных окон.

— Только ради этого ты и звонишь? — спросил он сдавленным голосом.

— Нет. Послушай.

— Я уже слушаю.

— Дело касается Энн.