Она осеклась. Туман мгновенно рассеялся. Ее бросило в жар.
— Ах, — выдохнула Энн.
И больше ничего не могла вымолвить. Сердце у нее бешено заколотилось, а Совесть уже изготовилась прокомментировать, насколько недостойно задрожали у нее губы.
(«Нехорошо, — назидала Совесть. — Этот мужчина — всего лишь случайный знакомый. И веди с ним себя подобающим образом. Сдержанно поклонись».)
Но Энн не стала сдержанно кланяться. Она молча смотрела на него во все глаза. А он неотступно глядел на нее.
Молодой человек в очках, неся на вытянутых руках добытое в боях блюдо, споткнулся о чью-то ногу и грохнулся прямо на их столик. Между ними шлепнулось нечто мягкое.
— Кажется, это моя котлета, — сказал очкарик. — Простите, пожалуйста.
Он прошествовал далее, а Энн нашла в себе силы улыбнуться дрожащими губами.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер.
— Вы, по обыкновению, как снег на голову, — сказала Энн. — Или как черт из табакерки.
Он не улыбнулся в ответ. Он выглядел как-то напряженно. Словно торопился куда-то и не был расположен к светской болтовне.
— Куда вы тогда исчезли? — прямо спросил он и нахмурился от неприятного воспоминания.
Энн напустила на себя холодный вид. Она пыталась убедить себя, что он взял слишком дерзкий тон. Говорит так, будто имеет на нее какие-то права, будто она его собственность. Это, в конце концов, обидно.
— Я поехала домой, — сказала она.
— Почему?
— Потому что место женщины — дома.
— Для меня это был шок, когда я вернулся и не нашел вас на месте.
— Извините.
— Никак не мог понять, куда вы делись.
— Правда?
(«Я верный тон взяла?» — спросила Энн у Совести. — «Вполне, — ответила Совесть. — Замечательно. Так держать».)
— Кстати, — осведомилась Энн, — это в самом деле был Нюхач?
Собеседник молчал. Напряженность в его поведении перешла в смущение. Краска залила лицо, а глаза, глядевшие прямо ей в глаза, он отвел куда-то в сторону.
— Послушайте, — неловко начал он, — я должен вам кое-что сказать. Видите ли…
Он умолк.
— Да? — подбодрила его Энн.
— Мне кажется, я должен…
Было похоже, что он вот-вот сделает некое откровение.
— Ну?
Другой молодой человек, на этот раз без очков, напоролся на их стол и основательно сотряс его.
— Прости, пожалуйста! — сказал он. — Жутко штормит. Помоги, Господи, бедным морякам.
Он ненадолго задержался, чтобы собрать со стол-i салат из Цыпленка, и ушел из их жизни навеки.
— Так что вы хотели сказать? — спросила Энн.
Ее собеседник как будто что-то обдумывал. Энн показалось, что он готов был сделать какое-то признание, но внезапно передумал.
— Ничего, — ответил он.
— Вы вроде собирались что-то мне сказать?
— Нет, ничего. То есть собирался, но решил, что не стоит.
— Конечно, у вас должны быть свои тайны. И все же, это был Нюхач?
— Нет, не он.
— Я рада.
— Почему?
В поведении Энн произошла резкая перемена. До сих пор ее Совесть могла быть довольна ее холодностью и отстраненностью. Но последний вопрос все изменил. Холодная отстраненность уступила место безудержной искренности.
— Я боялась, что вам угрожает опасность, — срывающимся голосом произнесла Энн. — Он ведь мог вас убить.
— Вы беспокоились… обо мне?
— Да, для порядочной девушки неприятно попасть в такую историю. Подумать только, что могли написать в газетах!
Загоревшийся было огонек в глазах собеседника моментально угас.
— Так вот вы о чем беспокоились? — бесцветным голосом спросил он.
— А о чем же еще?
— В вашем волнении не было ничего личного?
— Личного? — переспросила Энн, подняв бровь.
— Хорошо, что вы так предусмотрительно поступили, — сказал собеседник без видимого энтузиазма, — и избавились от лишних хлопот.
— Но ведь ничего страшного не случилось, — заметила Энн.
— Нет, — ответил он. Повисла пауза.
Теперь между Энн и ее Совестью возникли значительные разногласия. Совесть утверждала, что она достойно вышла из этого допроса с пристрастием. Сама же Энн думала, что вела себя как идиотка. Еще чуть-чуть, и этот человек поднимется и уйдет навсегда.
(«И хорошо сделает, — нашептывала Совесть. — Это будет наилучшим завершением весьма щекотливой ситуации».
«Это по-твоему!» — отвечала ей Энн, сжав зубы.)
Собеседник взял в руки бутылку шампанского и стал трясти, что привело бы в ужас Тодди Моллинга, будь он свидетелем этой сцены, но Тодди, к счастью, был далеко, пытаясь подобраться к самому лакомому куску.
— Я, конечно, волновалась за вас, — порывисто выпалила Энн. — Я брякнула насчет газет, потому что… Конечно, я волновалась за вас!
Омраченное лицо собеседника осветилось, как будто на него упал солнечный луч.
— Это правда?
— Конечно.
— Вы не шутите?
— Да нет же!
Он подался вперед.
— Сказать вам кое-что?
— Что?
— Вот что. Я…
Вместо продолжения он вскрикнул. Что-то теплое и мокрое потекло ему на затылок.
— Виноват, — раздался жизнерадостный голос у него за спиной. — Сущее безумие — тащить суп в такой толкотище. Простите. Жалко, супец был отменный.
Берри свирепо оглянулся. Но влюбленные отходчивы.
— Давайте выйдем, — процедил он сквозь зубы. — Мне надо вам кое-что сказать. Здесь не поговоришь.
— Сейчас вернется мистер Моллинг, — сказала Энн. Она изо всех сил боролась сама с собой.
— Кто это?