Не раз Булгаков писал Сталину… О Сталине Булгаков часто беседовал с Е.С. Булгаковой. Записаны устные рассказы Булгакова о Сталине и его окружении. В одном из писем Булгаков, признаваясь, что он «очень тяжело» болен, просит его стать его «первым читателем». (Письма, с.190). 30 мая 1931 года он писал Сталину, что ему просто необходимо побывать в заграничной командировке, посмотреть на свою издалека: «…узнаю цену России только вне России и добуду любовь к ней вдали от нее», — цитирует он Гоголя. Снова, как и в 1930 году, Булгаков сообщает генсеку, что его продолжают травить, как «литературного волка» гоняют его «по правилам литературной садки в огороженном дворе», советуют ему «выкрасить шкуру», но он не может последовать этому нелепому совету: «Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя», а столько замыслов у него, а сил на их осуществление нет, иссякли в борьбе. Если он не увидит других стран, то он будет лишен «возможности решить для себя громадные вопросы», ему будет «привита психология заключенного». Как он может воспеть свою страну ― СССР? «По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле кроме своей — СССР, потому что 11 лет черпал из нее. К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей за границей жены, заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом не желает оставаться и что я погибну там от тоски менее чем в год». И в заключение своего письма снова напоминает о своем «писательском мечтании» «быть вызванным лично к Вам» (Письма, с. 195–198).
Но Булгакова так и не пустили за границу, погубив тем самым его творческие замыслы, связанные с этой поездкой. Но после этого письма возобновили «Дни Турбиных», разрешили к постановке «Мольера» и «Мертвые души».
У Булгакова было слишком много врагов, сильных, влиятельных, могущественных. И не только те «десятки людей ― в Москве, которые со скрежетом зубовным произносят» его фамилию, о чем пишет сам Булгаков В. Вересаеву. Есть враги пострашнее, они-то и преследовали Булгакова всю его литературную жизнь, увидев в нем того, кто всем своим творчеством протестует против навязываемой русскому народу марксистко-ленинской идеологии, чуждой здравому смыслу.
И еще об одном эпизоде, из которого совершенно ясно у что у Булгакова был более могущественный враг, обладавший еще большей властью, чем у Сталина.
1934 год… 27 марта Е.С. Булгакова записывает в своем дневнике, что Н.В. Егоров, один из руководителей МХАТа, сказал, «что несколько дней назад в театре был Сталин, спрашивал, между прочим о Булгакове, работает ли в Театре?»
— Я вам, Елена Сергеевна, ручаюсь, что среди членов Правительства считают, что лучшая пьеса — это «Дни Турбиных». В конце апреля Булгаков подает заявление, в котором «испрашивал разрешение на двухмесячную поездку за границу, в сопровождении моей жены Елены Сергеевны Булгаковой», «я хотел сочинить книгу о путешествии по Западной Европе». События вроде бы развивались в благоприятном для Булгаковых направлении: ему сообщили, что «относительно вас есть распоряжение», «паспорта будут бесплатные». «Дело Булгаковых устраивается» — так сказали в секретариате ЦИК, но в итоге в паспортах было отказано. «Обида, нанесенная мне в ИНО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прощу Вас о заступничество.» /Письма, с. 296/,
Все эта факты нуждаются в дополнительном исследовании, чтобы сделать какие-то определенные выводы. И «Мольера» сняли со сцены МХАТа тоже по непонятным причинам. Многое пока затемнено, многое сокрыто в архивах, недоступных для печати. Но, естественно, до поры, как говорится, до времени.
Для меня ясно только одно, что в образе Сталина Булгаков показал разрушителя («Батум»), а в живом Сталине он видел всесильного человека, властителя, строителя новой российской государственности, взорванной революцией и гражданской войной.
В критической литературе довольно часто можно прочитать, что существует несомненная связь между запретом на постановку «Батума» и скорой смертью Булгакова после этого, дескать, автор перенапрягся, сделка с совестью не проходит даром и нечто подобное в том же духе. А между тем, Е.С. Булгакова вспоминала, что с первого дня, когда они решили жить вместе, Михаил Афанасьевич потребовал, чтоб она поклялась, что он будет «умирать у нее на руках». И она поклялась… После этого в «Дневнике» не раз будет сказано о самочувствии Михаила Булгакова. После того, как им отказали в паспортах, М.А. Булгакову «стало плохо», «опять страх смерти, одиночества, пространства» и др.
Жизнь Булгакова, начиная с 1914 года и до самой смерти была тяжелой, драматичной. Но нужно помнить и о том, что счастливый отец его умер от той же болезни, что и М.А. Булгаков и в том же возрасте. Не все так просто, как хотелось бы некоторым критикам.