Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877

Кукольник — пластичен.^*

Мы вас жалеем.

Плоть Паклина слаба (о женщ<инах>).

Приап Эвнух.

Знакомство с Марианной побуждает Нежд<анова> к политике.

Дворяне кабаки разводят.

Штатские хрипят, военные в основ<ном> гнусят, выс<окие> сан<овники> и то и другое.

кички баб.

о Бакунине?

Вы знаете, я вам ни в чем отказать не могу (Соломин Нежданову).

волжкий?

холодна ли Марианна?

Сипя<ги>н (1 нрзб.).

Нежд<анов> каким-то мизерным сидит за столом.

Сол<омин> гов<орит> Неж<данов>у: «Здравствуй!».

У тебя лицо меланхол<ическ>ое, а у него — убитое.

Знаешь ты, какое ремесло.

Сила Самуила — легче пуха, легче духа.

Всё под мышками режет?..

(предлагают подлость)… разделается тихо, благородно.

Dixi! (Кисляков).

Фланелевый набрюшник?

Кольё!

Так приятно на вас смотреть, что даже печально.

Диди в дожде золот<ых> листьев.^*

Ученый Кант.^*

2 брата, очень похожих друг на друга и ненав<идящих> др<уг> др<уг>а, смотрят д<руг> н<а> д<руга> с яростью — а глаза те же.

Закрывает глаз с той стороны, которую целуют.

Мар<ианна> кусает губы.

вспомнить о самоубийце Сахновской.

(m-lle Bixio).

Ложь и сочинительство М. А. Милютиной.^*

Грусть Сипягиной.

веселенькие (переклитки).^*

Паклин в городе на вакации.

Нежданов должен сам рассказать, что его видели.

Надеть степенный картуз (Албединский).^*

съ — потеряно.

почва!

Примечания

В настоящий том включены: повести и рассказы, создававшиеся Тургеневым в 1872–1877 годах («Пунин и Бабурин», «Часы», «Сон», «Рассказ отца Алексея»), роман «Новь», над которым писатель работал в 1870–1876 годах, «Предисловие к романам», написанное им в 1879 году для нового издания собрания своих сочинений.

Эти произведения создавались в сложной и напряженной исторической и общественно-политической обстановке. Тургенева, жившего после франко-прусской войны и падения Второй империи в основном в Париже, не могли не затрагивать самым непосредственным образом бурные события западноевропейской, и в частности французской, жизни. Разгоревшаяся во Франции после подавления Парижской Коммуны борьба между сторонниками республиканского строя и монархистами всех толков привела к упрочению буржуазной республики, — этого, по выражению Тургенева, «царства пошляков — Мак-Магонов». «…мне противна, — писал он А. А. Фету 27 сентября (9 октября) 1874 г., — гнусная, безвозвратная, филистерская тишина и мертвая проза, которая водворяется повсюду — особенно во Франции!»

Характер и направление развития русской жизни также вызывали в эти годы у Тургенева чувство глубокой неудовлетворенности и тревоги. Не будучи в силах расстаться с верой в благодетельность крестьянской реформы 1861 года, он не мог все же не видеть, к каким тягостным последствиям в жизни русской деревни она привела. Не разделяя народнической веры в социалистическую природу крестьянской общины, писатель понимал, насколько далеко зашло ее разложение, с какой быстротой растет обнищание и разорение русского крестьянства, какую силу представляет уже в деревне кулак; он понимал иллюзорность надежд, которые возлагались народническими революционерами на «хождение в народ», хотя и относился с искренней симпатией к целям, которые их воодушевляли, к их готовности принести любые жертвы ради блага народа.

Безрадостные мысли о ходе политического развития России, к которым Тургенев пришел в предшествующие годы и которые нашли наиболее яркое выражение в романе «Дым», в сущности мало изменились. С решительным осуждением встречает Тургенев каждый факт, свидетельствующий о росте реакции в России, о гонениях против свободной мысли, о притеснениях, которым подвергалась русская литература. В цитированном выше письме к Фету он так отзывался о Каткове, ставшем в эти годы вдохновителем реакционной политики самодержавия: «Всё, что у меня осталось ненависти и презрения, я перенес всецело на Михаила Никифоровича, самого гадкого и вредного человека на Руси…»

Отношения Тургенева с демократической частью русского общества, особенно обострившиеся с появлением «отцов и детей» и затем — «Дыма», продолжали оставаться напряженными. Принимая ненависть, идущую из лагеря реакции, с неизменным спокойствием и, может быть, даже гордясь ею, Тургенев болезненно переживал нападки слева, которые, однако, не вызывали в нем чувства вражды или озлобленности. Наоборот, именно в семидесятые годы он с постоянно растущим интересом и доброжелательным вниманием относился к деятелям русского революционного движения, в частности к эмигрантам, обосновавшимся в Париже. Он не только оказывал нуждающимся эмигрантам материальную помощь, но и регулярно субсидировал журнал «Вперед!», издававшийся П. Л. Лавровым. С самим Лавровым Тургенев в последние десять лет своей жизни поддерживал постоянную связь, о чем свидетельствует сохранившаяся часть их переписки. С сердечной приязнью относился Тургенев и к Г. А. Лопатину, который во время своих приездов в Париж был частым гостем писателя.