Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Хамдульиллах, возблагодарим Господа, что ты пришел! — сказал он. — Я тосковал по тебе, как трава по ночной росе.

— Ты постоянно был здесь, наверху?

— Да, меня никто не должен узнать, а то меня выдадут. Что нового ты узнал?

Я сообщил ему все. Когда я закончил, он указал на лежащее перед ним оружие.

— Мы подготовим им достойную встречу!

— Тебе не понадобится твое оружие.

— Разве я не должен защищать себя самого и моих друзей?

— Они достаточно сильны. Или ты хочешь попасть в лапы туркам, от которых ты еле ушел, или, может, ты желаешь получить пулю или нож в сердце, чтобы твой сын и дальше томился в плену в Амадии?

— Эмир, ты говоришь, безусловно, как умный, но не как храбрый человек.

— Шейх, ты знаешь, что я не боюсь никакого врага, и это не страх говорит во мне. Али-бей потребовал, чтобы мы держались подальше от сражения. Он, кстати, убежден, что до боя дело совсем не дойдет. Я думаю так же.

— Ты считаешь, турки сдадутся без сопротивления?

— Если они этого не сделают, их просто перестреляют.

— Турецкие офицеры ни на что не годятся, это правда, но солдаты смелы. Они будут штурмовать холмы…

— Пятнадцать сотен против каких-то шести тысяч?

— А удастся ли их окружить?

— Удастся.

— Тогда, значит, мы вместе с женщинами должны идти в долину Идиз?

— Ты — да.

— А ты?

— Я останусь здесь.

— Аллах керим! Зачем? Это равнозначно смерти!

— Я не верю в это. Я под защитой падишаха, у меня есть рекомендации мутасаррыфа, и еще у меня есть болюк-эмини; уже одного присутствия его достаточно для моей надежной защиты.

— А что ты хочешь здесь делать?

— Не хочу, чтобы случилась беда.

— Знает ли об этом Али-бей?

— Нет.

— А Мир Шейх-хан?

— Тоже нет. Они узнают об этом в свое время. Мне понадобилось немало усилий, чтобы убедить шейха одобрить мой замысел. Наконец-то мне удалось это сделать.

— Аллах-иль-Аллах! Дороги человека запечатлены в Коране, — сказал он.

— Я не хочу уговаривать тебя отказаться от своего замысла. Я просто останусь с тобой!

— Ты? Так дело не пойдет!

— Отчего же?

— Я тебе уже растолковал, что я не подвергаюсь опасности. Тебя же, если узнают, ожидает другая участь.

— Конец человека запечатлен в Коране. Если я должен умереть, то я умру, и все равно, произойдет это здесь или там, в Амадии.

— Ты нарочно ввергаешь себя в беду, но забываешь, правда, что ты и меня вместе с собой вмешиваешь в это дело.

Мне казалось, что это был единственный способ справиться с его упорством.

— Тебя? Как это так? — спросил он.

— Если я здесь останусь один, меня защитят мои фирманы, а если они застанут рядом со мною тебя, врага мутасаррыфа, убежавшего пленника, я лишусь этой защиты. И тогда мы пропали, и ты и я.

Он смотрел в раздумье вниз. Я видел, что в нем все противилось уходу в долину Идиз, но дал ему время принять решение. Наконец он неуверенно, вполголоса сказал:

— Эмир, ты считаешь меня трусом?

— Нет, конечно. Я хорошо знаю, что ты смел и бесстрашен.

— Что подумает Али-бей?

— Он думает так же, как и я; так же считает и Мир Шейх-хан.

— А другие езиды?

— Твоя слава им хорошо известна, они знают, ты не убегаешь от врага. Уж на это ты можешь положиться!

— А если кто-то будет сомневаться в моем мужестве, ты оградишь меня от этого? Ты скажешь при всех, что я ушел вместе с женщинами в долину Идиз по твоему приказу.

— Я буду это говорить везде и всем!

— Что ж, ладно, я сделаю так, как ты мне предлагаешь.

Покорившись своей судьбе, он отодвинул от себя ружье и обратил свое лицо к долине, уже начавшей покрываться вечерней тенью.

Тут как раз возвратились мужчины, ходившие в Идиз. Они шли разрозненной цепочкой и, добравшись до долины, разошлись на наших глазах в разные стороны.

Со стороны святой гробницы донесся оружейный залп, одновременно с этим к нам взобрался Али-бей и сказал:

— Начинается великое таинство у гробницы. При этом еще никогда не присутствовал чужой, но Мир Шейх-хан дал мне разрешение от лица всех священников пригласить вас быть вместе с нами.

…Из глубины гробницы раздался крик, и кавалли подняли свои инструменты. Флейты заиграли медленную жалобную мелодию, а такт задавали легкие удары по тамбурину.

При завершении пьесы Мир Шейх-хан вышел из здания наружу, сопровождаемый двумя шейхами. Один из них нес деревянный пульт, похожий на пюпитр, его поставили в центре двора. Другой нес маленький сосуд с водой и еще один, открытый и круглый, где находилась какая-то горящая жидкость. Оба сосуда установили на пульт, и к нему подошел Мир Шейх-хан.

Он сделал знак рукой, и музыка заиграла снова. После вступления мелодию подхватили священники, запев гимн в один голос. К сожалению, я не мог записать его содержания — на это обратили бы внимание окружающие, так что дословный текст не сохранился в моей памяти. Гимн пели по-арабски, и призывал он к чистоте, вере и бдительности.

После этого Мир Шейх-хан выступил с короткой речью перед священниками.

Я пошел искать Халефа, которого хотел взять в качестве сопровождающего. Он сидел на платформе дома рядом с болюком-эмини. Они беседовали возбужденно и оба быстро, прыжком, поднялись на ноги и подошли ко мне.