Том 9. По дикому Курдистану. Капитан Кайман

— Очень красив. Наверное, так же красив, как райский! Там ты увидишь всевозможные деревья и травы, названия которых я даже не знаю. Днем сад освещает солнце, а ночью сверкают над ним глаза звезд. Он очень красив! Пошли посмотрим!

Мне было забавно слушать его.

Сад был довольно убогий, составляя в окружности примерно сорок шагов. Я обнаружил в нем лишь искривленный кипарис и дикую яблоню. «Всевозможные травы» состояли всего лишь из дикой горчицы, разросшейся петрушки и нескольких убогих маргариток. Но наивеличайшим чудом этого сада были грядки с чахнувшими в трогательном единодушии луком, чесноком, кустом крыжовника, несколькими кустиками белены и увядшими фиалками.

— Красивый сад, не правда ли? — сказал ага, выпуская гигантское кольцо дыма.

— Очень красивый!

— И как он плодоносит!

— О да!

— И много красивых растений, не правда ли?

— Без числа!

— Ты знаешь, кто гулял по этому саду?

— Кто же?

— Красивейшая роза Курдистана. Ты никогда не слышал об Эсме-хан, с которой никто не может сравниться по красоте?

— Это она была женой Исмаил-паши, последнего наследника аббасидского[40] халифа?

— Ишь ты, знаешь! У нее был почетный титул «хан», как и у всех женщин этой сиятельной семьи. Его, то есть Исмаил-пашу, обложил Инджу Байракдар Мохаммед-паша. Он взорвал стены замка и взял его приступом. Потом Исмаила и Эсме-хан отвезли в качестве пленников в Багдад… Здесь же, в этом доме, она жила и благоухала. Эмир, мне очень хотелось бы еще раз увидеть ее здесь!

— Это она посадила эту петрушку и чеснок?

— Нет, — серьезно ответил он, — это сделала Мерсина, моя домоправительница.

— Тогда возблагодарим Аллаха, что вместо Эсме-хан у тебя есть эта сладкая Мерсина.

— Эфенди, порой она бывает очень ядовита!

— Не ропщи на это, Аллах ведь распределил дары по-разному. И то, что ты должен вдыхать аромат этой Мерсины, наверняка было записано в Книге.

— Именно так! Но скажи, может быть, ты арендуешь этот сад? Сколько ты за него требуешь?

— Если вы заплатите мне по десять пиастров за каждую неделю, можете вспоминать там Эсме-хан сколько вам заблагорассудится!

Я медлил с ответом. Сад примыкал к задней стене здания, где я заметил два ряда маленьких отверстий. Это выглядело как тюрьма.

— Я не думаю, что сниму этот сад.

— Почему?

— Мне не нравится эта стена.

— Стена? Отчего же, эфенди?

— Я недолюбливаю такое соседство, как тюрьма.

— О, люди, которые там сидят, тебе не помешают. Эти отверстия так высоки, что их невозможно достать. К тому же они очень маленькие.

— Это единственная тюрьма Амадии?

— Да. Другая развалилась. Мой унтер-офицер надзирает над пленниками.

— И ты утверждаешь, что они мне не помешают?

— Обещаю — ты ничего не увидишь и не услышишь.

— Хорошо, тогда я дам тебе десять пиастров. Значит, за неделю ты получишь от нас тридцать пять пиастров. Разреши за первую неделю заплатить сразу.

Лицо его расплылось в улыбке от удовольствия, когда я это предложил. Англичанин заметил, что я полез в карман, и затряс головой, вытащив свой собственный кошелек и подав его мне. Его явно не обременяла такая трата, поэтому я вытащил из кошелька три цехина и дал их аге.

— Вот, возьми! Остальное — бакшиш для тебя.

Это было вдвое больше по сравнению с тем, что он должен был получить. Повеселев, он произнес с глубоким почтением:

— Эмир, Коран говорит — кто дал вдвое больше, тому все это Аллах возместит во сто крат. Аллах твой должник, он тебя богато одарит.

— Нам нужны лишь ковры и трубки для наших комнат. Где я могу их одолжить, ага?

— Господин, если ты дашь еще две такие монеты, ты получишь все, что только пожелает твое сердце!

— Возьми деньги!

— Я уже спешу принести вам все необходимое.

Мы покинули сад. Во дворе стояла Мерсина, душа дворца. Ее руки были измазаны в саже. Она мешала указательным пальцем разогретое в миске масло.

— Эмир, тебе подошли наши комнаты? — справилась она.

Здесь до нее, видимо, дошло, что палец вовсе не заменяет ложку; она быстро его вытащила и осторожно облизала.

— Я сниму их, а также сарай и сад.

— Он уже все заплатил, — сказал довольный ага.

— Сколько? — спросила она.

— Тридцать пять пиастров за первую неделю.

О своем бакшише плут ничего не сказал. Значит, он и здесь был под башмаком у своей Мерсины! Я взял из кошелька еще один цехин и дал его ей.

— Вот возьми, жемчужина радушности! Это первый бакшиш для тебя. Если мы будем довольны тобой, то получишь еще больше.

Она поспешно схватила деньги и сунула их за пояс.

— Я благодарю тебя, о Господи! Я уж послежу за тем, чтобы ты чувствовал себя в моем доме так же вольготно, как на коленях праотца Ибрахима. Я вижу, что ты эмир храбрых воинов, которые чтят женщин и дают им бакшиш. Идите наверх, в ваши комнаты! Я сделаю жесткий рис — пиринч и хорошенько полью его растопленным маслом.

При этом, как бы забывшись, она вновь сунула палец в миску и по старой привычке стала мешать им масло. Ее предложение было крайне заманчиво, но… брр!

— Твоя доброта велика, — отвечал я, — правда, у нас нет времени ее оценить, мы должны сейчас же выйти прогуляться.

— Но ты хочешь, чтобы я приготовила кушанья, эмир?