Том 9. Преображение России

Что результаты Гумбинненского сражения были далеко не ничтожные, это выяснилось несколько позже, а пока уже на другой день, 8 августа, когда русские газеты пестрели словом «победа», совершилось неизвестное даже и через неделю после того для них событие: командарм 8-й германской армии Притвиц был отозван в Берлин и замещен генералом Гинденбургом, взятым из отставки. Крупный прусский помещик, владелец имения под Танненбергом, он подавал и главковерху Вильгельму и его начальнику штаба Мольтке большие надежды, что не только не отведет 8-ю армию за Вислу, но постарается разбить и Самсонова и Ренненкампфа. В начальники штаба был ему дан выдвинувшийся в Бельгии, при взятии Люттиха, генерал Людендорф.

В сущности, конечно, не столько Гинденбург, сколько никому до того не ведомый Людендорф ставился кайзером Вильгельмом во главе 8-й армии, а Мольтке писал Людендорфу: «Вы поставлены перед задачей гораздо более тяжелой, чем штурм Люттиха. Я не знаю другого человека, к которому я мог бы питать столь безусловное доверие, как к вам. Быть может, вы спасете еще наше положение. Также и император возлагает надежды на вас. На вас не может быть возложена вся ответственность за последствия, но вы можете предотвратить самое худшее».

Последние два слова в этом письме были подчеркнуты. Понять это «самое худшее» можно было только так: «оккупацию Восточной Пруссии русскими войсками».

Для того, чтобы усилить 8-ю армию, в тот же день 8 августа было решено Вильгельмом и Мольтке снять с французского фронта два корпуса, что являлось мерой совершенно исключительной, так как не только два корпуса, но даже и две бригады имели значение в той длительной битве за Париж, какая подготавливалась обоими главными штабами — немецким и французским — при полном напряжении всех сил.

Гумбинненское сражение сыграло роль вытяжного пластыря, так как очень облегчило положение французов, но в то же время чрезвычайно затруднило Самсонова и его 2-ю армию.

Был ли введен в заблуждение сам Ренненкампф донесениями своих корпусных командиров, или сознательно вводил в заблуждение и Жилинского и Ставку, но он представил отступление 8-й армии (совершенное в полном порядке, так как никто не преследовал отступавших) как паническое бегство после полнейшего поражения. И Жилинский и Ставка поняли его так, что 8-я армия почти уже перестала существовать, и за нею даже не следует ему, Ренненкампфу, гнаться: смертельно-де раненный зверь спешит добраться до своей берлоги за Вислой, и перехватить его может и должен Самсонов, а он, Ренненкампф, лучше сделает, если блокирует Кенигсберг и возьмет Летцен — две крепости Восточной Пруссии, — чтобы обеспечить себе полную свободу действий на путях к Берлину.

Разумеется, директиву Ренненкампфу давал Жилинский, но Жилинский руководился при этом донесениями своего командарма, и вот вместо того чтобы всю массу своей конницы бросить в преследование отступающего противника, Ренненкампф обращает все свое внимание в сторону Кенигсберга, не позаботившись даже вступить в связь с армией Самсонова, которая как раз в день Гумбинненского сражения перешла южную границу Пруссии.

Казалось бы, что многочисленная конница хана Нахичеванского при затяжной блокаде Кенигсберга была бы только лишней обузой для 1-й армии, но она так и не получила никакого другого назначения.

А за всеми близорукими и в Ставке, согласившейся с планом Жилинского, и в главной квартире Севзапфронта, и в штабе 1-й армии следили дальнозоркие немецкие генералы, прибывшие на смену Притвицу, — Людендорф и Гинденбург, — которые гораздо лучше знали, в каком состоянии были отступавшие корпуса, направленные за Вислу.

Отступление было прекращено. Корпуса были повернуты лицом против армии Самсонова, в отношении которой Ренненкампф поступил точно так же, как Розеншильд-Паулин в отношении Лашкевича.

Ставка же была в это время занята 9-й армией, которая успешно формировалась в Варшаве, чтобы вполне успокоить французов: из Варшавы она должна была в ближайшее время взять направление на Познань и, заняв Познань, двинуться на Берлин.

1944 г.

Комментарии

Пристав Дерябин^*