Том 9. Публицистика

Господин Короленко, по словам «России», заявляет будто бы, что в основу своего выступления он кладет «ряд документов»… «Он забыл, однако, прибавить, что все, им рассказываемое, является буквальным воспроизведением революционной (?!) прокламации, озаглавленной „Ко всем социалистическим партиям в России и за границей от политических арестантов псковского централа“». Таким образом, продолжает автор статьи, «пред нами еще одна попытка отстоять революционные задачи»…

Начну с того, что Короленко совершенно определенно указал печатные источники (а не «документы»), которые положены в основу заметки «Истязательская оргия». Это, во-первых, статья господина Базилевича в «Речи». Это, во-вторых, местная прогрессивная газета «Псковская жизнь» и это, в третьих, местная же правая националистическая газета «Правда». Ни одна из этих заметок не составляет не только буквального, но и никакого воспроизведения «прокламации». В «Псковской жизни» была помещена не прокламация, а просто «письмо из тюрьмы». Псковская «Правда» его перепечатала, прибавив от себя, что, по ее мнению, г. Черлениовский «вполне заслуживает обращенные к нему… со стороны всех знакомых с его тюремной деятельностью частных, лиц обвинения в жестокости и полной бессердечности», что псковская администрация смотрит на арестанта не как на человека, а как на «бездушную тварь, обреченную на безысходные страдания и, что еще хуже, — издевательства».

И это «все (?!) буквальное воспроизведение революционной прокламации»? «Россия», очевидно… заблуждается: это просто свидетельское показание правой газеты, утверждающей, что тюремные жестокости вызывают негодование в обществе, независимо от «правых» или «левых» убеждений. Речь идет о самом элементарном бесчеловечии… Это крик возмущения, и «официозу» было бы небесполезно научиться, наконец, отличать такие крики от революционных призывов.

Однако раз уже «Россия» упомянула о «прокламации», которую якобы я воспроизвел буквально, то и мне приходится обратиться к этому документу. В ней политические заключенные говорят о том, что, «оторванные от родной стихии революционной борьбы», они некоторое время пытались еще бороться за свои человеческие права. Порой, «платя жизнию», им удавалось, по их словам, «приводить в замешательство своих врагов, не находивших „законных“ оснований (sic) для своих действий». После суда они очутились перед перспективой «законной» порки в центральных тюрьмах, под давлением, во-первых, «каторжного» закона, во-вторых, — еще более отягчающих его временных правил и, в-третьих, — личного усмотрения тюремщиков. Изолированные не только от внешнего мира, но и друг от друга, они «теперь думали только об одном: об устранении всяких с своей стороны поводов для применения розог».

«За все время существования псковского централа с декабря 1908 года, — говорят они, — не было сделано ни одной попытки к побегу, ни подготовки к нему. Ни разу не было ни частных, ни общих беспорядков… ни даже попыток к таковым…» А между тем по количеству наказанных розгами псковская тюрьма, по их мнению (может быть и ошибочному), занимает едва ли не первое место. Чувствуя приближение назревающей катастрофы, авторы просят по возможности сделать известным их заявление и перечисляют разные случаи беспричинных наказаний, которых мы здесь воспроизводить теперь не станем.

Так вот это и есть «революция»?..

Люди, присужденные уже к тяжким наказаниям, заявляют, что они мечтают уже только о том, чтобы их не пороли… На разных конгрессах по тюрьмоведению наши официальные представители говорят много хороших слов и развивают много правильных теорий. Но есть одна общепризнанная аксиома: меру наказания за то, что сделано до суда, определяет только суд. Тюремное начальство получает от суда людей, приговоренных к стольким-то годам. И только. Позвольте тюремщикам и с своей стороны усиливать меру наказания из политических видов, допустите в тюрьму борьбу не с поведением арестантов, а с убеждениями людей, — и вы получите именно то, что теперь происходит в России во многих местах: тюремную жестокость, растущую, как лавина. Всякая жестокость, не сдержанная во-время, всегда имеет тенденцию расти, как лавина…

И вот восставать против этого — значит затевать «революционную» интригу?!.

Мне вспоминается следующий случай. Я был еще молодым человеком, когда мой знакомый, совсем юноша, спросил меня:

— Ты знаешь, что такое революция?.. И социализм?..

— А что?

— Вот, прочитай. — И он подал мне номер «Голоса» с корреспонденцией, кажется, из Екатеринослава. Рассказывалось о заседании съезда мировых судей. Мещанин-портной искал долг с вице-губернатора. Когда съезд постановил с его превосходительства деньги взыскать, к очевидному торжеству истца-мещанина, — то один из членов съезда, старый почетный мировой судья из «последышей», демонстративно поднялся с места, заявив, что он этого постановления не подпишет и дальше участвовать в разборе дел «с революционерами и социалистами» не станет.