Том 9. Публицистика

Эта «гуманная мера» практиковалась уже и ранее. В газетах много раз отмечались случаи, когда жены офицеров узнавали о смерти мужей на полях битв именно от полковых казначеев, которые, «за выбытием из строя по случаю смерти», сразу прекращали осиротелой семье содержание… Таким образом, жены и дети оставались сразу не только без мужей и отцов, но также и без всяких средств к существованию. Это приказное бездушие вызывало в свое время негодование всей печати, и в газетах появилось «компетентное сообщение», что против него уже приняты соответствующие меры. Мы не знаем в точности, как отразились эти меры на сухом пути, но относительно семей моряков влияние их выразилось в формах довольно неожиданных: прежде шла речь о лишении содержания семей офицеров, заведомо убитых; теперь, после цусимского боя, содержание прекращено и семьям живых. Штаб знает достоверно, что погибло «много», но так как ему не известно, кто именно остался в живых, то «для большей вероятности» перестали выдавать всем. Кто окажется жив, тому предоставляется доказывать законным порядком, что он не умер…

Гуманная экономия коснулась, между прочим, и родственницы господина Демчинского, почему последний отправился за справками в канцелярию главного морского штаба. Здесь он, разумеется, прежде всего обратился к курьеру, с которым и произошел у него нижеследующий замечательный диалог, достойный занесения на страницы истории:

— Кто начальник штаба? — спрашивает г. Демчинский.

— Рождественский.

— Он здесь?

— Никак нет… В Японии.

«Тут только, — говорит г. Демчинский, — я сообразил, о каком Рождественском идет речь. До этого я никак не мог совместить эти две должности».

— Ну, а теперь кто же начальник штаба?

— Адмирал Безобразов.

— Он тут?

— Никак нет, они в отпуску.

— Да кто же теперь-то начальник? — спросил г. Демчинский, уже с понятной досадой.

— Адмирал Вирениус.

— Он здесь?

— Никак нет. Третий день с дачи не приезжали.

— Да что ты: шутишь, что ли?

— Помощник ихний…

— Кто помощник?

— Адмирал… (фамилию г. Демчинский не расслышал).

— Здесь?

— Никак нет. И они не приезжают.

— Да кто же, чорт возьми (грубо, но… понятно), приезжает?

— Второй помощник, адмирал Нидермиллер. Только… они тоже ушли…

— Ну, дай мне адъютанта штаба!

— Старший адъютант Зилотти…

Припоминаем, — кажется, г. Зилотти несколько известен литературе: в похвальном рвении он выступал на защиту своего начальства против нападок капитана Кладо, причем несколько превысил меру усердия и подвергся даже взысканию… Весьма понятно, что… на вопрос г. Демчинского: «Ну, вот, давай Зилотти!» — последовал опять тот же неизменный ответ:

— Их нет-с… Может быть, в третьем часу… иногда заезжают…

— Так с кем же мне говорить-то? — спрашивает т. Демчинский в отчаянии.

— Только вот дежурный чиновник.

Действительно, «в приемную вошел утомленный коллежский регистратор и подошел к очередной даме. Но тут, — говорит г. Демчинский, — я наступил ему на горло…» — и только после этого энергичного воздействия г. Демчинскому удалось узнать, что «жалованье семьям офицеров не платят потому, что нет донесения о цусимском бое от старшего адмирала, а потому канцелярия не знает, кто жив и кто погиб» (!).

— Да ведь вы же сообщили списки в газетах!

— Да, но это по японским и французским сведениям, которые не могут служить оправдательным документом перед контролем!..[229]

Превосходная система контроля и замечательное отношение к «иностранным источникам». Прекратить выдачу содержания многим семьям на основании этих источников — можно. Но восстановить хоть одной семье — нельзя… Удивительно, что при столь экономическом контроле наш побежденный флот стоил все-таки в полтора раза дороже победоносного японского…