Том 9. Три страны света

Каютина заинтересовало послание Доможировой, и он побывал в Струнниковом переулке. Вот что он узнал:

В то время как Доможиров впадал уже в совершенное отчаяние и готов был спиться с кругу, печальный случай неожиданно облегчил его домашнюю жизнь. Выкушав много кофе и тотчас же сильно разгневавшись на Митю, супруга его остановилась вдруг на половине энергической фразы, затряслась и упала. Нежные попечения Доможирова сохранили ей жизнь, но — увы! — лишенная употребления левой руки и правой ноги (паралич хватил ее наискось), она не могла уже сойти с постели. Доможиров повеселел; кошки начали благоденствовать; скворцы жирели, объедаясь живыми тараканами, — которых развелось в доме множество… Нередко госпожа Доможирова с ужасом слышала звук серебра, но успокаивалась, ощупав под подушкой свои ключи; а между тем серебро точно было в ходу; Доможиров подобрал другие ключи ко всем сундукам.

Каютин примирил супругов, предложив отдать Митю в гимназию, с чем Доможиров, глубоко уважавший его, тотчас согласился.

Реже, но продолжал Доможиров свои странствования по кладбищам и по городу и вести свой журнал. Между прочим, в нем можно было прочесть следующее:

«23 марта. — Бродил в Коломне. Увидал толпу у одного дома, подошел: Говорят, персиянец, что ли, какой выскочил из четвертого этажа. Эк, угораздило, сердечного! Хорошо, что персиянец, а то бы жаль. Видел его останки, безобразные такие… страшно стало! да и сам, должно быть, некрасив был, покойник, нос один какой! Толковали тут, что, видно, не в меру опиума хватил, а то жил всегда смирно, не пьянствовал, самовольных поступков не делал. А тут вдруг, не спросясь никого, скок! поминай как звали! Ну, Да, может, ему чудились красавицы, и он думал, что подхватят его и понесут прямо в свой рай… Ведь у них и стар и молод, а до самой смерти только о красавицах и думают… Дал бы я ему мою Василису Ивановну…»

«29 октября. — Бродил по Смоленскому кладбищу. Новый великолепный памятник прибыл, — я думаю, тысяч пять стоит. И подписано: „Покоится прах рабы божией Сары Алексеевны Бранчевской…“ Сара! странное имя! Должно быть, цыганской породы была, а может, и русская: Сара, говорят, есть и русское имя. Пятидесяти лет умерла: Будет! пожила довольно: жалеть нечего! Василисе далеко еще до пятидесяти лет… А памятник важный — весь мраморный и тяжести, должно быть, неимоверной…»

Если бы он знал, если б он мог понять, какая душа угомонилась под этим тяжелым памятником!..

Ничего еще не сказано о Тульчинове. Он продолжал сладко кушать, собственной особой доказывая глубину своих гастрономических познаний: он толстел с каждым годом и, казалось, не старелся. На закате дней судьба порадовала старика чудным открытием. Досталась ему усадьба, в которой давно никто не жил. Стали копать на барском дворе колодезь и неожиданно докопались до ямы: оказалось, что в старину был тут погреб; нашли даже несколько бутылок. Тотчас уведомили Тульчинова; старик сам поскакал в Деревню, и когда увидел ряд старых бутылок с рейнскими и другими винами, бог знает которого года, слезы градом хлынули из глаз старика, и он воскликнул в умилении:

— Чем заслужил я, что ниспосылается мне такое сокровище?

— Добротой своей, батюшка, Сергей Васильич, благодеяниями своими, — отвечал стоявший тут управляющий, тронутый радостью своего барина.

И Тульчинов твердо верил, что такое сокровище могло быть послано ему только за добрые дела, и с Новым рвением принялся творить их. Блажен, кто, подобно ему, может делать добро и запивать его превосходными винами!