Том 9. Царствование Михаила Федоровича Романова, 1613–1645 гг.

9 мая в третьем часу ночи со двора королевича вышло человек пятнадцать его людей пеших, подошли к стрелецкому сотнику, стоявшему на карауле, и начали просить, чтоб он отпустил с ними стрельцов, а они идут за Белый город за Тверские ворота: сотник послал сказать об этом голове, голова отказал, и тогда немцы начали стрельцов колоть шпагами и многих переранили. Того же числа к стрельцам, стоявшим на карауле у Тверских ворот, подъехали на лошадях и пришли пешком немцы, человек с тридцать, хотели силою проломиться в ворота, караульные не пускали их, тогда немцы стали в них стрелять из пистолетов, шпагами колоть и ворота ломать; на крик караульных прибежали другие стрельцы и заставили немцев бежать от ворот. Один из немцев был взят в плен; но когда стрельцы привели его в Кремль и поровнялись с собором Николы Гостунского, то от королевичева двора прибежали пешие немцы и начали стрельцов колоть шпагами, одного убили до смерти, шесть человек ранили и немца у них отбили. 11 числа был у королевича Петр Марселис и говорил: „Вчерашнюю ночь учинилось дурное дело; жаль, потому что от такого дела добра не бывает“. Королевич отвечал: „Мне всех людей не в узде держать, а скучают они оттого, что здесь без пути живут; я был бы рад, чтоб им всем и мне шеи переломали“. Марселис: „Вам бы подождать и лиха никакого не мыслить, которые люди на дурное наговаривают, тех бы не слушать; а кто так сделал, сделал дурно“. Королевич: „Хорошо тебе разговаривать! Ты дома живешь, у тебя так сердце не болит, как у меня; хотят послов отпустить, а меня царское величество отпустить не хочет“. Когда Марселис уходил от Вальдемара, то встретил его чашник королевичев, отвел в сад и сказал: „Слышал ли ты, какое несчастье вчерашнюю ночь сделалось? Хотел королевич из Москвы уехать сам и у Тверских ворот был; а знали про это дело только я да комнатный дворянин, послы про то не знали; королевич взял с собою запоны дорогие да золотых, сколько ему было надобно. В Тверские ворота их не пропустили; хотели они от Тверских ворот воротиться назад и пытаться в другие ворота, но стрельцы королевича и дворянина поймали, у королевича шпагу оторвали, били его палками и держали лошадь за узду, тогда королевич вынул нож, узду отрезал и от стрельцов ушел, потому что лошадь под ним была ученая, слушается его и без узды. Приехавши на двор, королевич сказал мне, что мысль не удалась, комнатного его дворянина стрельцы ухватили, но он не хочет его выдать. Сказавши это, королевич взял шпагу да скороходов человек с десять, выбежал из двора и, увидав, что стрельцы ведут дворянина, бросился на них, убил того стрельца, который вел дворянина, и, выручив последнего, возвратился домой“. Марселис, выслушавши чашника, пошел опять к королевичу и начал ему говорить, что он это сделал не гораздо; если б ему удалось уйти из Москвы, то он, Марселис, погиб бы от царской опалы, стали бы подозревать, что он знал о побеге. Королевич отвечал: „Большой был бы я дурак, если б об этом деле сказал тебе или другому кому, кроме тех, кого с собой взял“. Марселис: „Что-то подумает царское величество, когда узнает, что вы такое дело дерзостно учинили?“ Королевич: „Я царскому величеству приказывал, что хочу это сделать и, кто меня станет держать и не пропускать, того убью. И вперед буду о том думать, как бы из Москвы уйти, а если мне это не удастся, то есть у меня иная статья“. Из последних слов Марселис заключил, что не хочет ли королевич над собою чего-нибудь сделать, не опился бы смертоносным зельем, и, слыша про такое дело, Марселис не смел царскому величеству не известить, чтоб вперед от него в гневе не быть. 12 числа сам королевич объявил боярину князю Сицкому, что он хотел уехать за Тверские ворота и убил стрельца. Царь, услыхавши об этом признании, послал сказать послам королевским, что и простым людям такого дела делать не годится и слышать про него непригоже, а ему, царю, слышать про это стыдно, и королю Христиану такое дело не честно. Послы отвечали, что у них с королевичем было улажено ехать из Москвы явно, днем, всем вместе, и если бы что случилось, то не от них, а от напрасного задержанья. Если же королевич поехал один, ночью, тайком, то им до него дела нет.