Том II

В некотором царстве, в некотором государстве, может быть, в России, но может быть, и в Бразилии, может быть, и в Японии, потому что русских нравов и русской жизни в романе столько же, сколько и бразильских, — итак, в некотором государстве жила-была молодая вдова Александра Николаевна Огинская (за Огин-скою появится князь Границкий, княгиня Воротынская, Зина, Клодина, Тата — чисто бразильское, как видите, имя, — Лина, Валентин, Змеев, Силкова, Леон Армалев и т. д.; главные лица: Валентин, княгиня Зинаидѣ Воротынская и Тата). Вам угодно знать, красавица ли была Огинская? Фи! красавица! это слишком тривиально! Нет, в последние тридцать или сорок лет отыскан и в тридцати тысячах романов описан другой, высший тип красоты, которая лучше, нежели ничтожная красота красавиц; и может ли Александра Николаевна не принадлежать к этому новому типу идеалов? «Те, которые не любят или не понимают красоты, так сказать, внутренней, конечно, могли бы назвать ее дурною; но если бы им случилось вглядеться в ее глубокие, серые глаза, сколько привлекательного нашли бы они в них! Она была белокура, волосы ее вились от природы, а потому она никогда не могла овладеть ими; выбиваясь из-под гребня и щетки (??), ложились они причудливыми волнами, образуя вокруг всей головы легкую, едва заметную паутинную ткань, бледнозолотистый цвет которой, при свете лампы, окружал ее каким-то фантастичным сиянием». О, зачем судьба не дала мне счастия видеть Александру Николаевну при свете лампы! Я оценил бы эти волоса, которые выбивались из-под щетки! Но, увы! я не видел этой паутинной ткани; а кроме меня никто не очаровался фантастичным сиянием, окружавшим ее голову, и если вы думали, что г-жа Тур с такою любовью описывает внутреннюю красоту волос Александры Николаевны потому, что нашлись поклонники этой дивной женщины, вы жестоко ошиблись: люди не пленились ею, как, вероятно, не пленятся и «Тремя порами жизни»; и г-жа Тур описывает волосы молодой вдовы с внутреннею красотою так подробно не потому, чтобы это было нужно для романа, а просто из любви к фантастическому сиянию. Александра Николаевна занимается воспитанием детей; из них особенно замечателен Валентин, будущий главный герой романа, у которого «розовая кровь струилась под тонкою кожею и нежным румянцем, а темнозеленые (!!) глаза, опушенные темными ресницами, блистали веселостью», которая, как увидите, угаснет от страданий любви. Он вырос под влиянием доброй, но слабой матери и сотни мамок и нянек; потому остался жалким на всю жизнь; но г-жа Тур постоянно рисует его вялую и дрянную фигуру самыми поэтическими красками. Точно так же воспитана и младшая сестра его, Анюта. Но старшая сестра, Катя, воспитывается теткою, помешанною на знатности и светскости, и потому из нее выходит бездушная кокетка, которая приучается заманивать знатных женихов «блестящими звуками рояля». Очень длинно расписывается «Первая пора жизни», детство Валентина и Анюты; но читатель может судить по приторной аффектации выписанных нами фраз, много ли искренности и теплоты в описании детства: оно холодно и экзальтировано, и мы, подражая молодой вдове с бледнозолотистым сиянием паутинной ткани вокруг всей головы, которая (вдова) «становилась неѵмолима и холодна, сталкиваясь с ложью и экзальтацией», неумолимо и холодно пройдем молчанцрм все детство наших героев, не останавливаясь ни на доброй карлице Фене, которая «подносит детям пенки и свежий, теплый, мягкий хлеб» (когда же подается к чаю заплесневелый и черствый?), ни на докторе-еврее в черном парике, с огромной тростью в руках (отчего же нет на ней обычного золотого набалдачника?), ни на Ипполите Федо-

рыче, учителе детей, у которого огромная голова, страшные брови, широкие колена (?) и широкие плечи; он, конечно, пугает детей наружностью, пугает огромною книгою; но на половине пространства между широких колен и плеч его широкое и добрейшее середе, а в страшной книге — чудные рисунки; и суровый метод его воспитания смягчается, потому что он обаятельною мягкостью Александры Николаевны, проливавшей на все окружающее доброту, нежность и счастье, «мало-помалу увлечен был в этот магический круг и вскоре вошел в него совершенно и составил с ннм одно нераздельное целое». Чтобы сносно описать детство, надобно иметь любовь к детям, а не к вычурным фразам. Но вот дети выросли, Огинские переехали в Москву, старшая сестра Валентина, Катя, отыскала себе жениха, князя Границ-кого, — и начинается роман: родственница Границкого, княгиня Воротынская, делает бал: Валентин должен ехать, как брат невесты, — и влюбляется в княгиню; это очень естественно, взгляните только на портрет ее: