Том II: Отряд

Трах! — и она вздрогнула всем телом — невдалеке, невидимое для них, упало каменное ядро. Животные и дети одновременно на секунду замерли. Бледное солнце осветило ее лицо; у нее вдруг сжало грудь, она задышала неглубоко.

— Снова бьют по северо-западным воротам, — громыхнул Ансельм, машинально поглядев в небо, и поднял руку к застежке шлема.

Рикарда рядом с ним передернуло. Аш взяла его за плечо и дружески встряхнула. И неожиданно почувствовала, как по ее грязному лицу бегут ручейки пота. «Что это со мной сейчас? Да ведь такое дерьмо всегда при осаде». Она заставила себя двинуться вниз по каменным ступеням, к собравшимся во дворе людям и коням.

Недолгое замешательство, привычное ей за последние десять лет: вооруженные всадники в доспехах забирались в седла боевых коней: обученных, беспокойных жеребцов. Когда бургундцы все уже были в седлах, Рикард подвел к ней жеребца мышиного цвета, из-под чепрака видны были черные пятна и хвост.

— Одолжили Оргайла note 20, — сказал ей Ансельм. — Я думаю, ты вряд ли подобрала себе запасную лошадь на обратном пути из Карфагена.

Конь сверкал черными глазами прямо в лицо Аш, раздувая темные ноздри. Грубый сардонический тон Ансельма требовал отвечать с юмором, или хотя бы по-доброму.

— Командир?

— Чего?

— Для жеребца месяц неподходящий? Можем найти тебе кобылу.

— Нет. Порядок, Ансельм….

И тут же — она протянула твердую руку к мягкой морде животного; почувствовала теплое его дыхание на остывшей ладони — и замерла, мгновенно ослабев, вспомнив свои потери.

Шесть месяцев назад она владела боевым конем, верховой лошадью и скаковой лошадью. Счастливчик, серо-стальной масти, широкогрудый, самостоятельный и снисходительный. Леди — каштаново-льняного цвета, милая и жадная. И Сод — серого цвета грязной воды, с дурным характером. На секунду ее сердце ухнуло при воспоминании о золотом жеребенке, которого могла бы родить Леди, о вредности Сода (он грыз ее за ногу, когда меньше всего этого ожидала; так же неожиданно мог ткнуться мордой ей в грудь); все утеряны при бегстве из Базеля. А Счастливчик — поклясться могу, подумала она, глаза у нее защипало и рот скривился; спорю на что угодно, он считал меня лошадью; какой-то непослушной кобылой! — погиб под Оксоном, его проткнули насквозь.

«Легче скорбеть по животным, чем по людям?» — она вспомнила своих погибших, которых они похоронили на скалистой негостеприимной Мальте.

— Мы тебе раздобудем другого боевого коня, — сказал Ансельм, он как будто растерялся, когда она не ответила на его шутку. — И не придется потратиться больше, чем на пару фунтов. Тут полегло столько рыцарей, им кони больше не нужны.

— Да-а-а, Роберт, ты вездесущ, всегда ухитришься извлечь выгоду из чьих-то неприятностей…

Англичанин фыркнул. Она обвела глазами вооруженных всадников на боевых конях, в ярко блестевших стальных доспехах. Веером утреннем свете форма ее отряда — синяя с золотом — просто сверкала; ее стрелки в открытых стальных шлемах, в кольчугах забирались на скаковых лошадей, как она догадалась, еще оставшихся у гарнизона от прежних времен. Вверх поднимались древки копий и флагшток ее полосатого знамени. Только внимательный взгляд заметил бы их ржавые набедренники и топорики и дочерна промокшие кожаные сапоги, все в трещинах от сырости и холода.

— Ну, вперед.

Вслед за бургундскими офицерами они выехали на оживленную улицу, и ей в лицо ударил холодный ветер. Эскорт плотно окружал ее. В воздухе было полно пыли; старый пепел скрипел на плитах мостовой, пугая некоторых коней. Группы людей, разговаривавших на углах, расступились, пропуская вооруженных всадников. Она натянула поводья, чтобы объехать человека, оттаскивавшего ручную тележку с мусором от разбомбленного магазина. Всего на протяжении сотни ярдов она углядела в толпе не менее полудюжины жандармов.

Еще один гулкий звук — трах! И гул от чего-то упавшего и разлетевшегося на куски эхом пронесся в утреннем воздухе по всему городу. Оргайл фыркнул, выдохнул пар в морозный воздух и выразил свое неудовольствие, заколыхав бедрами. Из северной части города донеслось еще несколько резких взрывов подряд. Бургундцы ехали, бессознательно пригнувшись, — они уже пригибались просто в силу привычки, ожидая чего угодно, что могло свалиться на них с неба.

— Дерьмо, до чего же близко!

— Через две улицы. Иногда они такой дурью маются целый день, — пожал плечами Роберт Ансельм. — Представь себе, кидают глыбы известняка. Наверное, срыли все скалы по дороге от Оксона досюда. Нас, конечно, беспокоит, — подъехав к ней сбоку, он указал большим пальцем руки на церковь впереди. Аш увидела ее почерневший остов. — Когда они настроены серьезно, тогда запускают греческий огонь.

— Дерьмо.

— Права, хрен их побери!