Том III

Провокация церковного двойника — это ложное сплетение в сознании двух понятий — было безусловно и молчаливо, то есть внеполемически, рассечено в книге Флоренского: он говорит только об истине, и эта истина «еще раз Церковь». А то, что не от истины, то внецерковно, хотя бы и считало себя церковностью. Это непостижимо для рассудка, но это так. В предисловии («К читателю») он пишет: «Церковность — это жизнь, особая, новая жизнь… подобно всякой жизни, недоступная рассудку… Церковь есть тело Христово, «полнота Наполняющего все во всем» (Еф. 1, 23). Так как же эта полнота… Божественной жизни может быть уложена в узкий гроб логического определения?.. Жизнь церковная… постигается лишь жизненно… не рассудочно… (Церковность) — это новая жизнь, жизнь в Духе… Критерий правильности этой жизни — Красота. Да, есть особая красота духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть… единственный верный путь к определению, что православно и что нет. Знатоки этой красоты — старцы духовные, мастера «художества из художеств», как святые отцы называют аскетику»[805].

О Церкви можно много говорить и ничего не сказать. При всей своей исторической данности, или именно благодаря ей, это неизреченный предмет богословия. Можно, например, установить, что на идеи Флоренского мог влиять Р. Зом, книгу которого «Церковный строй в первые века христианства» он перевел в 1906 году. В этой книге, в частности, говорится: «Сущность Церкви — духовная… Церковь есть Тело Христово на земле… Экклезия — это… духовная величина, чуждая нормам земного… В основании (понятий Церкви. — С. Ф.) лежит слово Господа (Мф. 18, 20): «Где двое или трое собраны во имя Мое — там Я посреди них»».

Но насколько дороже, когда Церковь просто показуется. «Православие показуется, но не доказуется», — пишет Флоренский в предисловии[806], вернее говоря, оно доказуется или личным примером, или рассказом о живой жизни. Именно в этом, в рассказе о живых носителях Церкви, был методологический замысел создания истории Церкви, принадлежавший одному из близких к Флоренскому лиц — безвременно умершему в 1929 году отцу Сергию Мансурову.

В 1909 году Флоренский напечатал «только для знакомых», как значится на задней обложке, «Сказание о жизни аввы Исидора», иеромонаха Гефсиманского скита и своего старца. «В нем, — писал Флоренский, — как редко–редко в ком, нащупывалось голою рукою живое, зиждущееся, творческое тело Церкви — Церковь власть имеющая… Исповедь старца, простая по внешности, была совсем особою по какому–то неуловимому веянию вечности». И тут же Флоренский приводит рассказ одного профессора, пришедшего на исповедь к этому «печальнику за мир». «Ничего не оказалось между мной и им, — рассказывает этот знакомый Флоренского, — между мной и Христом… Сколько ни нес я рационализма и злобы, — все это растаяло в келлии отца Исидора… Я пришел с чувством формального смирения… мне показалось, что все будет так, как всегда было, что милый, приличный монах мило, прилично меня примет, что я прилично отысповедуюсь и все будет как следует. Но вот что было не так: мне вдруг показалось, что в этой келлии, в ее простоте — бесконечная власть… Я испытал то, что я именую впечатлением Церкви… Старец поднялся и, как был одет в рубаху навыпуск, порты и поршни на ногах, спокойно встал и сказал: «Ну, хорошо» (на просьбу об исповеди. — С. Ф.). Вынув епитрахиль, надел ее на себя, на рубаху настегнул старую парчовую поручь властию своею и благословил Бога… Когда он прочел отпустительную молитву, я мог только одно ему сказать: «У меня сейчас на душе, сам не понимаю почему — Христос воскресе из мертвых». Тогда он допел: Смер–тию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав. Тогда я опять заплакал, и он опять мне сказал, что я утешен буду, и, когда я уходил, поцеловал мне руку. Я знаю только одно, что я видел Камень и на нем Церковь… И больше ничего, кроме этого величия, сказать не могу. Это у меня навсегда осталось, как великий удар. Церковь открылась на мгновение и потом скрылась; Церковь в портах и золотых поручах и епитрахили на Камне».

Флоренский пишет в предисловии к «Столпу», что значение его книги «исключительно подготовительное… значение… огласительных слов во дворе церковном»[807]. Но эта подготовительность — к видению «Церкви на камне».