Том V. Книга 1. Нравственно-аскетические творения

Итак, кто, во-первых, не восхвалит его совершенного отречения и отрешенности не только от родителей, родины, братьев, друзей, ближних и вообще всего мира, но даже и от его собственных стремлений и желаний? Наш муж был мертв ко всему этому. В своих делах он жил для Бога, был верен мне, ничтожному, и верен чрезвычайно. Его душа была моей душой, сердце – моим сердцем, разум – моим разумом и желание – моим желанием. Он, подобно некоторым из вас, доблестно перенес за заповеди Божии и изгнание, житье на чужбине, телесные невзгоды, скитания и всякие другие скорби. После этого он тотчас же возвратился сюда и сделался первым в нашем братстве, но последним по самомнению; он был весь прозрачен в своей откровенности, чист по своей бесстрастности, проникнут любовью, тих, кроток, скромен, но по временам, когда нужно было, он умел хорошо и говорить; он многих примирял, поддерживал мир, вводил порядок, объединял и делал хорошие наставления своим подчиненным. Он был первым в деле и последним в отдыхе. Он среди подчиненного мне неба являлся звездой, которая светит лучами дел своих. Кто был ревностнее его в подчинении моей власти? Кто больше его уважал сан игумена или кто больше его почитал предстоятеля? Кто не любил работать вместе с ним и постоянно вести с ним работу? Да и во всех прочих обстоятельствах он являлся ревностным, бодрым, с трезвым умом, с неусыпным оком – вообще можно сказать, что он, хотя и пребывал в теле, но по своему совершенному бесстрастию являлся как бы отрешенным от плоти и крови. Я поведаю о нем кое-что такое, что многим остается чуждым и неизвестным. Может ли кто-либо сказать, что он когда-либо замечен был в проявлении по отношению к своему подвизавшемуся вместе с ним брату по плоти какой-либо особой нежности? Нет, этого не может быть. Знайте, что он до самого конца своей жизни не допускал не только разговора с братом, но и никакой другой беседы с другом ли, или с отцом, или с кем-либо другим из своих родственников или ближних. Это главное отличие доблестного Зосимы, его высшее качество, которое одно объемлет все его добродетели. Что уже мне говорить о его поведении! У него никогда не было затаенного помысла. Он был муж, сильный делом и словом (Лк. 24:19), трудился больше многих и вместе с тем обнаруживал ничтожные потребности: он удовлетворялся не только обычной ежедневной порцией, но даже считал многим для себя и вкушение одного лишь хлеба.

Молитвенники за нас – почившие братия

Пусть никто да не подумает, что я говорю басни. Ибо свидетель всему этому – Бог, и говорить с лицеприятием и Ему не угодно, и мне грешно. В настоящую минуту он, по моему мнению, достиг блаженного конца и стоит одесную Бога во святой радости, вкушая подобающее ему наслаждение, сликовствуя с прочими нашими братьями, а мы вот пока находимся еще здесь, возимся и толкаемся со своим слабым телом. Поревнуем же ему, чада мои, постараемся стать равными ему, даже превзойти его, или уж если отстанем от него, то немного, дабы и для нас настало время прославления и мы удостоились получить место вместе с ним. Молитвенниками же за нас, смиренных, является не только он, но и все прежде почившие наши братия. Вы же, господа мои и братия и отцы, умолите и просите за меня Человеколюбца Бога, чтобы я, проводя остающиеся дни и часы своего странствования, вчинил своих остальных братьев всех до одного человека одесную, а братия мои, пользуясь благим руководством и питаясь Божественными заповедями, явились агнцами Христовыми и услышали блаженный глас, призывающий к унаследованию Царства, уготованного от сложения мира (Мф. 25:34) всем, Ему благоугодившим. Ему слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Оглашение 22 О дивных творениях Божиих и об откровении страстей [1161]

Изменчивость человеческого естества