Тома-Ягненок

Тома Трюбле, который обо всем этом ничего пока не знал, не ошибся, однако же, и оценил флибустьера по достоинству. Чтобы почтить его, отыскали в камбузе самое старое вино и подали его в чистом виде в самых больших кружках. Четверти часа не прошло, как уже оба капитана были лучшими друзьями и хлопали друг друга по ляжкам.

— Алло! — вскричал, наконец, Эдуард Бонни, вперяя в Тома Трюбле острый взгляд своих глаз, которые у него были так же черны, как борода красна.

— Алло! Старый товарищ! Такой парень, как ты, да с такой бородой, не приходит к здешним берегам, чтобы собирать какао, табак или кампешевое дерево, разве только чтобы снять их с испанских судов, идущих из Новой Испании. Или я ошибаюсь? Пропади я пропадом, если ты не такой же корсар, как я флибустьер! А корсар и флибустьер могут столковаться и спеться. Ударим по рукам, матрос, и я тебе расскажу, какую штуку мы с тобой выкинем, как честные Береговые Братья.

— Посмотрим! — ответил предусмотрительный Тома Трюбле. — Все это хорошо, мой друг! Но что ты толкуешь про испанцев и про Новую Испанию? Ну да, я корсар, и готов с тобой плавать вместе; но только против одних голландцев, врагов короля Франции, а не против других народов, нейтральных, союзных или дружественных В доказательство, вот тебе мое каперское свидетельство. Я был бы пиратом, если бы ослушался. Прочитай пергамент.

— Алло! — закричал Краснобородый. — Что же ты думаешь, я читать умею? Дудки! Но, наплевать! Голландец, испанец, дурак папист, дурак кальвинист, телячья шерсть, бычий волос, да где тут разница? Ты с ума не сошел, приятель? Что же, ты один, один среда всех здешних французов и англичан, будешь показывать спину шайке кастильских обезьян, которые без милости и пощады жгут наши хижины и вешают наших людей, пока не настанет наша очередь вешать их людей и жечь их жилища?.. Клянусь их окаянной Божьей Матерью! Тома Трюбле, малуанский капитан, или ты с нами, или против нас. Если с нами — давай руку. Против, — черт меня подери! — я тут же отправляюсь на свое судно, чтобы драться с тобой сейчас же и насмерть!

Не отвечая, Тома отступил на шаг. Краснобородый, переведя дух, начал снова, уже значительно понизив голое

— Да что там! Тебя смущает этот кусок ослиной кожи? Матрос, когда ты немного поживешь среда нас, ты перестанешь интересоваться друзьями и врагами твоего простака-короля. Тебе хватит собственных врагов и друзей. Но оставим это пока что. Все это можно устроить. Господин д'Ожерон, губернатор, — ловкий человек, и я не сомневаюсь, что он быстро достанет тебе другое свидетельство, получше твоего, в котором тебе будет дан приказ гоняться не только за голландцами, но и за испанцами. Если так случится, пойдешь ты со мной?

Тома внимательно осмотрел его с ног до головы и смерил долгим взглядом.

— Да, сказал он затем своим громким и решительным голосом. — Я охотно войду с тобой в компанию, если получу на то разрешение от господина д'Ожерона, которого я сегодня же хочу посетить. Но что это за комбинацию ты мне предлагаешь, и какое еще свидетельство мне мог дать кроме этого?

Тогда Эдуард Бонни, по прозванию Краснобородый, залился звонким смехом и пустился в подробные объяснения.

Не с сегодняшнего дня началась эта бесконечная война между Флибустой и испанскими колониями в Новой Индии. Давно уже, лет пятьдесят назад, если не больше, никого уже нет в живых, кто бы мог вспомнить, когда именно, буканьеры, то есть охотники за буйволами, сами подвергшиеся жестокой охоте со стороны испанцев на собственной охотничьей территории, впервые отомстили за себя, в свою очередь напав на испанцев и учинив страшную резню. В те времена, предшествовавшие настоящей Флибусте, буканьеры — люди дикие и простые, принужденные к войне грубым нашествием, — не заботились еще ни о политике, ни о дипломатии. Им мало было дела до того, что их враги — подданные католического короля. Они не задумывались над тем, что сами они — подданные христианского короля. Их притеснениям они отвечали тем же: око за око, зуб за зуб; их били, они убивали, остальное их не касалось.