Томагавки кардинала

Усталый человек в чёрной морской шинели стоял у леера, поддерживая под локоть женщину в потёртой шубке и белом пуховом платке. Человек это был ещё молод, но жизнь уже помяла его от души — промозглый осенний ветер шевелил рано поседевшие волосы его непокрытой головы. Женщина тоже была молодой, но выглядела предельно измученной — никто не узнал бы в ней сейчас ту наивно-радостную гимназистку, три с половиной года назад жадно вдыхавшую воздух свободы и раздававшую гвоздики на улицах такого далёкого теперь Петрограда.

Они оба молчали, глядя на зеленоватую, словно вылезшую из воды, статую Свободы — подарок Англии Объединённым Штатам к столетию независимости бывших французских североамериканских колоний. Статуя обосновалась на месте старинного форта, её домашний островок называли Иль де ла Либертэ, и никто уже не вспоминал, что когда-то этот остров назывался островом Рембо — майор Луи Рембо хоть и защитил Нуво-Руан от атаки англичан, зато потом он сражался под знамёнами короля Франции против борцов за свободу Америки, и этого ему не простили.

Пароход ткнулся в причал, уцепился за него тонкими щупальцами швартовых и напоследок шумно вздохнул машиной, словно усталая лошадь, наконец-то добравшаяся до конюшни. Подали трап, к нему вдоль бортов потянулись вереницы людей, толкая друг друга, — они спешили поскорее ступить на землю обетованную.

— Влади… мир Макаруа… — запинаясь, прочёл иммиграционный чиновник. — Вы из России, мсье? И ваша жена — тоже?

— Мы оба из России, мсье, — сухо ответил седой человек в шинели морского офицера. — Мы покинули её полгода назад.

Чиновник посмотрел на них с интересом — нечасто в Америку прибывают беженцы из страны, в которой творится чёрт знает что, — но натолкнулся на льдистый взгляд офицера и воздержался от дальнейших вопросов. В конце концов, какое ему дело до этих русских? Документы у них в порядке, а откуда они, что с ними было, и что будет дальше — какая разница?

— Добро пожаловать в Объединённые Штаты Америки, — чиновник шлёпнул печатью и улыбнулся казённой улыбкой. — Желаю вам удачи, мадам и мсье.

— Благодарю, — сын русского адмирала чуть поклонился, взял паспорта и тронул свою спутницу за рукав. — Пойдём, Лизонька, — нам далеко идти.

…И они пошли по американской земле, оставив за спиной океан и Россию, любовь и ненависть, горечь поражения и боль утраты. Чиновник проводил их взглядом и вернулся к своим обязанностям — в очереди на контроль стояли сотни и сотни людей, жаждавших начать в Америке новую жизнь.

…Красный командир Игнат Лыков был убит при штурме Перекопа, так и не увидев своего маленького сына, которому в день гибели отца исполнилось два с половиной года.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЧУМА ВО ВРЕМЯ ПИРА

1929 год

Эжен Денёф, внук удачливого калифорнийского золотоискателя Батиста Денёфа, финансист в третьем поколении и преуспевающий биржевой спекулянт, отрешённо смотрел в окно. Гул голосов в здании биржи сливался в монотонный шум, похожий на шум дождя. Временами шум этот прорезали визгливые выкрики, означавшие, что ещё кого-то дождь финансовой непогоды — да что там дождь, ливень! — промочил до нитки и до потери здравого рассудка. И сам Эжен чувствовал, что скоро и с ним случится то же самое — его воспалённый мозг не выдерживал абсурдности происходящего.

Эжен с детства привык жить среди незыблемых законов мира, стоявшего на деньгах. В этом мире всё было понятно и просто: каждый талер должен расти и распухать, принося прибыль. Талеры трудолюбивыми пчёлами со звоном-жужжанием вылетали из ячеек-сейфов банка-улья и возвращались обратно, неся нектар-прибыль, собранный на цветущем лугу под названием Объединённые Штаты Америки. Луг этот был огромен и обилен, и расширялся с каждым годом, постепенно вбирая в себя соседние лужайки, над которым кружили пчёлы-франки, пчёлы-фунты и пчёлы-марки, обитатели похожих ульев. Пчёлы-соседи не слишком радовались визитам заморских гостей, но пчёлы-талеры не обращали на это внимания: они брали своей энергией и нахальством, особенно после того, как европейские пчёлки насмерть перессорились из-за мировых делянок и усеяли их миллионами своих трупиков. Всё шло по законам природы: побеждал сильнейший, и душистый мёд заполнял соты американского улья, где выкармливались всё новые и новые личинки-талеры.