Томас Мор

Чтобы убедительно опровергнуть подобное толкование этического аспекта «Утопии», необходимо исследовать истоки гуманистической этики Мора в ее историческом контексте, т. е. по возможности определить социальный смысл и классовое содержание тех идеальных норм поведения, которые проповедует Мор в своем сочинении. Решение проблемы социальной справедливости с точки зрения интересов людей труда — крестьян и ремесленников, попытка преодолеть противоположность между физическим и умственным трудом и в связи с этим новый подход к вопросам этики и религии, оптимистический взгляд на мир, проникнутый верой в человека и его разум, — таковы существенные черты идеального государства, изображенного в «Утопии». Они целиком опровергают тенденциозные представления об Утопии как о некоем тюремном государстве, якобы подавляющем индивидуальную свободу человека, бездоказательно распространяемые даже в солидных трудах отдельных зарубежных исследователей, например, таких, как Дж. Уильямсон или Дж. Мэкки (см. 98. 144).

Гиперкритическая оценка «Утопии» в буржуазной историографии, неизменно сопровождавшаяся грубой модернизацией утопических идей Мора, имеет давнюю историю. В каких только грехах не обвиняли «Утопию»! Так, в трудах немецких историков 20—40-х годов нередко можно встретить характеристику автора «Утопии» как проповедника «типично британской фарисейской империалистической доктрины». Подобная характеристика, впервые данная Г. Онкеном (см. 111. 112), была подхвачена и современными буржуазными исследователями. Новейший перепев этой концепции Онкена с откровенной антикоммунистической тенденцией — статья Ш. Авинери, опубликованная в Амстердаме в 1962 г. (см. 70).

Между тем прогрессивная роль «Утопии» в истории мировой культуры прослеживается и спустя столетия после ее создания. Так, большой интерес представляет влияние коммунистических идей «Утопии» на общественную мысль Франции в годы буржуазной революции XVIII в. Еще накануне революции, в 1780 г., а затем в 1789 г. вышло два новых издания «Утопии» на французском языке в переводе Т. Руссо — писателя и публициста, будущего архивариуса якобинского клуба (см. 34). Сейчас уже можно считать установленным, что издание нового перевода Руссо способствовало распространению идей утопического коммунизма во Франции накануне революции. «Утопия» Томаса Мора вливалась в общий поток социально-утопической мысли XVIII в.

Примечательно, что именно перевод Т. Руссо, отразивший революционные настроения его автора и, несомненно, являвшийся фактом революционной пропаганды, стал достоянием русской общественной мысли конца XVIII в. С него был сделан русский перевод «Утопии», который вышел почти одновременно с книгой А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»[5]. По-видимому, сочинение Радищева и первый русский перевод «Утопии» — явления общественной мысли, органически близкие друг к другу. И, по понятным причинам, восприятие их русской читающей публикой было далеко не однозначным. С одной стороны, они вызывали интерес и сочувствие либерально настроенных читателей, с другой — содействовали усилению охранительных настроений и страха перед «французской заразой» у ярых приверженцев самодержавия. Благожелательная рецензия на русское издание «Утопии», опубликованная в мартовском номере «Московского журнала» Н. М. Карамзина за 1791 г., ни в коей мере не может рассматриваться как свидетельство популярности книги или выражение единодушия русской публики в оценке идей Мора. Даже такой факт, как появление в течение 1789 и 1790 гг. двух титульных изданий одной и той же книги, не только не свидетельствует о том, что «Утопия» имела большой спрос, но как раз говорит об обратном, поскольку изменение титульного листа — чисто коммерческий прием, к которому нередко прибегали в то время издатели-книготорговцы для более успешного сбыта изданий, не пользующихся спросом.

Цензурные условия того времени были благоприятны для аналогичных изданий, «дозволяемых» к печати «Управой Благочиния», т. е. полицейской частью, где цензорами были, как правило, невежественные чиновники, не вникавшие в идейные тонкости литературных произведений. Этим объясняется и появление в печати крамольного «Путешествия…» Радищева, опубликованного в том же году, что и новое титульное издание перевода «Утопии».