Томас Неверующий

Вечером зарезали тучного тельца, и Томас, восседающий одесную от отца, вливал в себя крепкое пальмовое вино и руками запихивал в рот подгорелые куски мяса, хотя от этого ему становилось дурно. Он был представлен ошеломляющему количеству дядей, кузенов, братьев, законных и нет, и по мере того как праздник набирал ход, все это представлялось большим счастливым семейством.

Один Хак не принимал участия во всеобщем радостном оживлении. Он сидел в дальнем конце стола и опустошал свой сосуд каждый раз, когда Томас поступал так со своим, и его чело все более омрачалось. Время от времени он что-то выкрикивал, чего Томасу не удавалось разобрать. Затем вскочил из-за стола, чтобы исполнить какой-то очень замысловатый танец. Эта демонстрация, похоже, пришлась не по вкусу отцу, который поднялся и прогнал его пинком, пришедшимся очень удачно к вящей радости старшего поколения.

Несколькими минутами позже Томас, извинившись, вышел поблевать. Освободив таким образом желудок, он заметил, что не один. К нему присоединился Хак. В полумраке братья смотрели друг на друга, сохраняя полное молчание. Томас чуть заметно улыбнулся. Хак прыгнул вперед, и прежде чем Томас успел осознать намерения брата, схватил его ногу и вонзил зубы как раз в то место, которое немного ранее целовал с покорностью. Томас был чересчур пьян и ошеломлен, чтобы сразу почувствовать сильную боль. Он только ругнулся, глядя, как его сводный брат исчезает во мраке с улыбкой на окровавленных губах.

Томас был не очень искусен в умении интерпретировать свои собственные чувства. Как правило, он не доверял им, ввиду их чрезмерной изменчивости, и вообще старался думать об этом как можно меньше. Но иногда случалось, что чувства, вопреки воле прорвавшиеся в сознание, привлекали его внимание, если ему больше нечем было заняться. Так происходило тремя неделями ранее в машине Уайтхолла, и это повторилось нынешней ночью. Томас понимал, что теперь его возбуждение вызвано чем-то совсем другим. Тогда он испытал ненависть, сейчас ощущал страх. Но точно ли это страх? Или он просто не осмеливается осознать истинную природу своих чувств к отцу? И как их следует в таком случае квалифицировать?

Если бы он только имел чем занять голову! Но без книг и умных собеседников ему оставалось лишь предаваться самоанализу. Это лишало его сил. К тому же представляло такую скуку! Тоскливая атмосфера, царившая в деревне, которую он не мог переносить и в свои шесть лет, становилась все более гнетущей, по мере того как забывалось радостное оживление банкета. Томас еще не поднимал вопрос о левитаторе — или, Бог его знает, чем он там мог быть — надеясь, что отец заговорит первым. Но тот даже не заикался о нем, и Томас совершенно не представлял себе, как приступить к данной теме, не выдав истинной причины своего появления. Он не отставал от старика ни на шаг в надежде в конце концов добраться до левитатора, но очень скоро у него сложилось впечатление, что отец сам ожидает от него инициативы.

Иногда, чаще всего ближе к полудню, старик усаживался и замирал неподвижно, уставив взгляд в пустоту. Томас находил это невыносимым. Цивилизованная привычка быть постоянно чем-нибудь занятым укоренилась в нем чересчур глубоко. Но разговоры с отцом выводили его из себя еще больше, поскольку, как всякий настоящий колдун, тот был абсолютно глух к логическим доводам. Впрочем, единственной темой этих бесед было обучение сына.

— Мванга Хва, — объявлял он, извлекая из своего мешка пригоршню иссохших листков, — пришло время заняться образованием. В твои годы нельзя оставаться таким невежественным.

— Спасибо, отец, но образования у меня выше головы.

Старик осматривал его макушку с быстро проходившим любопытством.

— Сегодня я буду учить тебя очень сильному заклинанию, оберегающему от проклятия врагов.

— Да у меня нет врагов!

— А кто же тогда укусил тебя за ногу?

— Хак. Просто он был пьян. И больше не проявлял враждебности.

— Потому как он не верит, что ты у нас останешься. Он не верит, что ты вернулся занять его место.

— Мне и в голову не приходило. Я не хочу занимать это место.

— Ты его займешь, Мванга Хва!

И старец хватал его своим целительским жезлом по голове. В указанный момент он удивительно походил на Ирвина Уайтхолла.

— Нет! Ни за что! Я отказываюсь!

После сего поворотного пункта беседы отец снова погружался в презрительное молчание, которое давило на нервы сына. Томас чувствовал, что его сопротивление слабеет.

— Мванга Хва, — спросил отец на четвертый день, — ты приехал увидеть деревянную птицу, правда?

Немного ранее вопрос застал бы Томаса врасплох, но сейчас он уже достаточно пробыл в деревне, чтобы заметить, что при всей нелогичности своего мышления, отец не лишен хитрости и проницательности.

— Совершенно верно, — ответил он. — Так значит, деревянная птица действительно существует? И летает? Но как она летает?