Томас Торквемада (“Великий Инквизитор”). Его жизнь и деятельность в связи с историей инквизиции

Верный католик, художник не побоялся запятнать память святого, связав его имя со страшным судилищем инквизиции. Хуанец жил в XVI веке, а это время было временем пышного расцвета сурового трибунала и почти беспрепятственного его торжества. Им восторгались как лучшим хранителем веры, одни – в простодушии верующих без рассуждения, другие – как орудием порабощения масс, и лишь немногие поднимали свой голос против жестокости “святой инквизиции” – не первый и не последний случай голоса, вопиющего в пустыне... Мало-помалу сложилась легенда, что основатель доминиканского ордена был в то же время первым слугою нетерпимости, и сам папа, канонизируя подвижника, указал на его заслуги как инквизитора. Более восторженные поклонники инквизиции шли еще дальше. Парамо, автор сочинения “О происхождении и развитии инквизиции”, торжественно объявлял, что сам Иегова был первым инквизитором, а первым инквизиционным процессом – суд над Адамом и Евой после их грехопадения. Теперь эта легенда потускнела, скрылись и оробели ее прямые наследники. Теперь католические богословы употребляют все усилия, чтобы снять не только с Доминика, но и с римских первосвященников роль покровителей инквизиции, а всем известные жестокости трибунала объяснить влиянием времени, светских законодательств и прочим. Беспристрастная история не может, однако, поддержать ни этих усилий, ни этих оправданий. Первые века после. Р.Х. ни в коем случае не могут быть названы веками гуманности, а между тем в эту пору христианство было совершенно чуждо насилию в делах веры. Первые христианские епископы, следуя завету Учителя и апостолов, увещевали, а не карали, а между тем в то время ереси почти непрерывно сменяли одна другую и несомненно были опасны в эту именно эпоху, когда не окрепло еще здание церкви Христовой. “Христианам не дозволено, – говорил Иоанн Златоуст, – уничтожать заблуждения силою, они могут вести людей к спасению единственно убеждением, разумом и любовью”... Недолго раздавались подобные речи. Когда-то теснимые язычниками христиане сами скоро сделались притеснителями. Водворившись на развалинах древнего мира, они не отказались от уцелевшего среди этих развалин жалкого наследия, и этим наследием была нетерпимость. “Всегда и везде почитай богов по обычаю отцовскому, – учил Меценат императора Августа, – и других принуждай почитать их. Приверженцев новизны преследуй всякими наказаниями, ибо отсюда происходят заговоры, тайные общества и политические секты. Все это вредно для государственного единства”... Эту программу не замедлили усвоить себе и христиане. Только при императоре Константине они и язычники могли свободно исповедовать свою религию, но в 341 году язычество уже считалось преступлением, и его приверженцев поражали мечом. После язычников наступила очередь еретиков.

Удар был нанесен манихеям, все ближе и ближе продвигавшимся к западу от их родины, далекого востока. Смерть грозила закоренелым адептам этого учения, смертью грозят им и последующие законы, но уже охватывая и другие виды религиозных кривотолков. В 383 году впервые произносится законодателем императором Феодосием роковое слово “инквизиторы”, и вместе с тем образуется зародыш будущего знаменитого трибунала – суд, куда входили членами инквизиторы и где судили по тайным показаниям. К V веку еретики подавлены целым рядом законов: пятнадцатью – императора Феодосия, двенадцатью – Аркадия, восемнадцатью – Гонория и десятью – Феодосия II. Дальше идти в мерах строгости, казалось, было уже некуда, потому что император Валентиниан III издал только три закона против еретиков. Главным объектом этих законов были все те же манихеи. Их имущество конфисковывалось, у них отнималось право наследовать, торговать и заключать договоры; как государственные преступники они подлежали смертной казни. Других еретиков сперва увещевали и, в случае успеха увещевания, налагали на них лишь церковное покаяние. Иначе грозили огромными штрафами, конфискацией, наказанием плетью, ссылкой на пустынные острова и только в особо тяжких случаях – смертной казнью по усмотрению местных властей.

Обыкновенно все эти меры возникали вследствие ходатайства епископов, взывавших к правительству о защите дела церкви. Но живо было еще предание о мерах кротости с заблудившимися в первые века христианства, и когда усердие преследователей осуждало на смертную казнь то того, то другого еретика, епископы забывали о своих воззваниях к власти и спешили умилостивить ими же призванную карающую руку. Но дело нетерпимости, раз начатое, должно было все расширяться и расширяться. Церковь постепенно теряла древнюю добродетель и потому ревниво наблюдала за всякой попыткой критики, быстро принимавшей в глазах духовенства характер ереси и раскола... Приблизилось наконец время, когда преследование иноверующих сделалось требованием религии. Этот решительный поворот на новую дорогу был совершен св. Августином.