Томка, дочь детектива

Но шила в мешке не утаишь, она девчонка действительно необычная. Сгусток положительной энергии. Томка практически не плачет. Обязательно чем-то увлечена каждую минуту своего существования – голубем, сидящим на карнизе, стариком, читающим газету на скамейке возле песочницы, алкашами, пьющими там же возле песочницы пиво; ее одинаково радуют палящее солнце и проливной, сносящий деревья, дождь; рано утром она может приползти ко мне в постель с включенным переносным детским компьютером, хотя сама еще толком не проснулась, а вечером перед сном притащит за хвост нашу кошку Тику; она бросается за чужим футбольным мячиком, как игривый песик, или стоит за спиной престарелых шахматистов в парке, внимательно изучая расклад на доске. Ей всегда все интересно и она ничего не слышит, если чем-то увлечена. И мне не удается ее как следует отругать – она лишь вздрогнет от окрика, но тут же начнет шкодливо ухмыляться, поглядывая на меня исподлобья. А эта ее любовь к ужастикам, от которых волосы дыбом встают не только у сверстников, но и ребят постарше? А тяга к экспрессивной музыке в диапазоне от Майкла Джексона до Мэрилина Мэнсона? Какие там «Облака, белокрылые лошадки», господь с вами…

В общем, Томка – мой резиновый утенок: его сжимаешь, он крякает и тут же принимает прежнюю форму; опускаешь в воду – усиленно работает лапками, отплывая от обжитого берега в неизведанные дали. Я привык к этой мысли и уже почти не задаю никаких вопросов соответствующим специалистам, но иногда…

Иногда случается так, что я просто не знаю что думать и чего ожидать…

Весна прошлого года. Марина еще член нашей семьи, но почти на излете. Мы с Томкой гуляем в парке. Тает снег, журчат ручьи, сосны трещат на ветру. Аттракционы в парке не работают, готовятся к сезону. На краю аллеи унылая девушка в тонких джинсах и легкой курточке торгует с лотка хот-догами. Тамара обожает фаст-фуд, раньше она называла их «хоть ток». Мы оголодали, и я покупаю пару штук. Съедаю свой молниеносно, а дочка тянет удовольствие.

Это один из тех тихих вечеров, когда на дочку нападает детская меланхолия. Я подобные моменты могу пересчитать по пальцам.

– Что такая грустная? – спрашиваю.

Томка молча откусывает кусок булки с сосиской (капля кетчупа застывает под нижней губой), сосредоточенно жует и смотрит в сторону от аллеи, на пожухлую прошлогоднюю траву, выглядывающую из-под снега.

– Том!

– Я думаю.

– О чем, если не секрет?

Тамара наигранно вздыхает.

– Я думаю, что же ты такого сделал, что мама не хочет с тобой жить.

Я останавливаюсь как вкопанный.

Психологи рассказывали, что при разводе родителей дети часто берут всю вину на себя. Это вполне вписывается в рамки детской логики: «Если мама или папа не хотят быть дома, значит они не хотят быть со мной. Стало быть, во мне что-то не так». Шрам на сердце почти гарантирован.

Но Томка выворачивает теорию наизнанку. Как уже упоминалось, она никогда и ни в чем не обвиняет себя и, разумеется, никогда не раскаивается. Ее невозможно пристыдить.

– Думаешь, причина кроется во мне? – От неожиданности я забываю, что говорю с пятилетним ребенком, и начинаю оперировать сложными терминами. Томка вместо ответа указывает рукой в траву.

– Смотри, пап, подснежник.

Переходы с предмета на предмет молниеносны. Я не успеваю собраться.

– Нет, это фантик от конфеты, балда, какие подснежники…

– Сам балда, пап.

– Ты не ответила. Думаешь, мама хочет уйти от меня, потому что я плохой?

Не знаю, почему я докопался до нее в тот вечер, но слова ребенка задели меня за живое.

Но Томка только молча доедает сосиску. В ладошке остается кусочек булки. Девочка отдает мне испачканную в кетчупе и майонезе обертку и бежит по мокрой траве к соснам. Сначала я ничего не понимаю, но потом вижу.

Белки! Томка обожает белок.

Шустрые маленькие зверьки шныряют между деревьями, взбираются на стволы и внимательно смотрят на нас. Радости ребенка нет предела. Томка приседает на корточки и вытягивает ладошку с хлебными крошками.

– Тома, белки не едят хлеб!

– Они голодные!

– Какими бы голодными ни были, они не станут есть хлеб!

Один из грызунов спускается чуть ниже, оставаясь на уровне моего лица, и внимательно смотрит на девочку. Я уже начинаю сомневаться в гастрономических предпочтениях животного: он смотрит на ладошки ребенка так, словно не ел по меньшей мере последние полгода и с удовольствием сожрет булку вместе с рукой.

– Пап, смотри!

– Смотрю, смотрю.

Я невольно втягиваюсь в процесс и забываю о том, что говорила Томка минуту назад. Белка спускается еще ниже, опасливо поглядывая на меня. Очевидно, ребенок не вызывает у нее вопросов, а вот взрослый, стоящий рядом, серьезно напрягает.

– Иди, иди, – бурчу я и отступаю назад.