Томмазо Кампанелла

Создателем теории симуляции Кампанеллы в его филоиспанских и теократических произведениях явился Луиджи Амабиле. Пораженный видимым расхождением между радикализмом Кампанеллы — организатора смелого заговора против испанского владычества — и религиозно-политической позицией автора «Испанской монархии», «Монархии мессии» и «Побежденного атеизма», Л. Амабиле пришел к заключению, что подлинные взгляды философа выражены им лишь в ранних натурфилософских сочинениях и в «Городе Солнца», все же происпанские и богословские его произведения, противоречащие либерально-антиклерикальному представлению о Кампанелле — борце против испанского владычества и католической церкви, «не могут служить выражением внутренних убеждений автора, но являются скорее выражением крайних обстоятельств, которые теснили его со всех сторон» (77, стр. 147).

Концепция эта поддержана новейшим советским биографом Кампанеллы. «Многие произведения Кампанеллы, — пишет А. Э. Штекли, — будут вызывать недоумение, если их пытаться осмыслить в отрыве от конкретных обстоятельств его жизни. Почти все работы Кампанелла писал в тюрьмах. Безвыходное положение заставляло его хитрить и притворяться. Из-под его пера нередко выходили вещи, в которых он, желая обмануть судей, давал заведомо неверное истолкование своим действиям и своим мыслям» (75, стр. 283–284).

Пророчества — чтобы запутать инквизиторов. Политические афоризмы — чтобы привлечь к себе внимание власть имущих. Астрология — чтобы использовать суеверия папы Урбана. Борьба с реформацией — чтобы обмануть католических прелатов.

Таким образом достигается задним числом очищение мыслителя XVI–XVII вв. от всего, что могло бы скомпрометировать его в глазах читателя XX столетия: от магии и астрологии, от утопии всемирной монархии, от теологических тенденций в натурфилософии.

При этом ради сохранения во что бы то ни стало цельности мировоззрения Кампанеллы приходится жертвовать нравственной цельностью мыслителя и политика. И рядом с образом материалиста и революционера, атеиста и утопического социалиста неизбежно вопреки намерениям создателей теории симуляции возникает образ ловкого и хитрого лицемера, умело лгавшего всю жизнь — не только на допросах перед судьями, что понятно и оправданно, но в главном деле своей жизни — в богословских трактатах, в политических памфлетах, в посланиях к сильным мира сего и в письмах к друзьям, в стихах и в гороскопах. Ибо слова поэта — это его дела. Точно так же как философские творения мыслителя. Точно так же как публицистические выступления политического деятеля.

Ибо книги имеют свою судьбу. Не только в веках, но и в современности. И судьба эта зависит не от тайного умысла автора, но единственно от объективного содержания книг. И проблема моральной ответственности писателя возникла не вчера и не 300 лет назад.

Поэтому, не касаясь пока существа концепции, ставящей под сомнение искренность Кампанеллы в его богословских и филоиспанских сочинениях, я хотел бы предварительно коснуться вопроса об их объективном значении.

Показания Кампанеллы на допросах во время следствия, его объяснительные записки и мемориалы, представленные судьям, испанским властям, прелатам римской церкви, в которых он ради спасения своей жизни и жизни своих товарищей по калабрийскому заговору изображал себя верноподданным испанской монархии и ортодоксальным католиком, не выходили за пределы судебных канцелярий и не имели значения вне рамок процессов о заговоре и ереси.

Но когда речь идет о литературных произведениях неаполитанского узника, то не следует забывать, что по самой природе своей они предназначались для широкого читателя и так или иначе участвовали в формировании европейского общественного мнения. Его книги распространялись в списках и печатались (в библиографии Л. Фирпо учтено 60 списков «Испанской монархии», 29 списков «Политических афоризмов», 20 — «Монархии мессии», 26 — «Речей к итальянским государям», 8 — «К Венеции», 7 — «Политического диалога против лютеран, кальвинистов и иных еретиков» и т. д.; «Испанская монархия» в 1620–1709 гг. была издана 12 раз на латинском, немецком, английском языках, «Речь о Нидерландах» в 1617–1632 гг. издавалась 6 раз в латинском, голландском и немецком переводах) и не могли не иметь широкого резонанса в политической и духовной жизни Европы первых десятилетий XVII в.