Томминокеры

Рванулся вперед, на ходу машинально выронил пистолет, и на этот раз тот выстрелил. Пуля угодила ему в лодыжку, размозжила кости. Рассудок захлестнуло потоком жгучей боли, словно обдало порывом жаркого ветра. Гарденер вскрикнул, подволакивая ногу, шагнул вперед – в голове звенело от жутких криков Бобби. Можно сойти с ума. Эта мысль принесла облегчение. Когда он окончательно лишится рассудка, все эти мелочи перестанут его волновать.

И тут вдруг на одну секунду перед Гардом предстала его собственная, прежняя Бобби.

Ему показалось, что она пробует улыбнуться.

А потом вновь начался адский ор. Бобби кричала, пытаясь сбить с себя пламя, в котором ее тело таяло, будто свечное сало. Она билась и кричала, кричала и билась. Это было невыносимо – невыносимо для них обоих. Он нагнулся, поднял с пола треклятый ствол. Теперь оставалось взвести курок, а для этого нужны оба больших пальца одновременно. Раненая лодыжка отошла на второй план, несравнимо страшнее была мучительная агония Бобби, многократно перекрывавшая его собственную боль. Удерживая в руках пистолет Хиллмана, Гард прицелился ей в голову.

Сработай, наконец, дрянная железяка, умоляю, сработай.

А что, если он выстрелит, но промахнется? Что, если это последний патрон и магазин пуст?

Не унять дрожи в проклятых руках.

Гард рухнул на колени, словно им овладело неистовое желание молиться. Подполз к Бобби, которая орущим огненным коконом металась на полу. Он ощущал ее запах; видел, как на коже пузырятся черные обломки пластмассы. Потерял равновесие и чуть не свалился на нее, а потом приставил к ее шее дуло пистолета и спустил курок.

Опять осечка.

А Бобби меж тем кричала и кричала, вопила в его голове.

Он вновь передернул затвор. Почти получилось. Потом тот выскользнул. Чиркнула насечка.

Господи, помоги мне в последний раз поступить по-дружески.

На этот раз он оттянул затвор до предела. Надавил на спусковой крючок. Раздался выстрел.

Крик сменился громким трескучим гулом внутри головы. Ментальная связь разорвалась. Гард воздел взгляд к небесам. Яркий солнечный луч упал сквозь прорезь в крыше и потолке, надвое рассекая лицо. Гард пронзительно заорал.

Гул неожиданно смолк, и наступила полная тишина.

Бобби Андерсон – или то, во что она превратилась, – была мертва, как те ссохшиеся трупы в командном отсеке корабля. Мертва, как галерные рабы, когда-то питавшие собой летающую тарелку.

Она умерла, и Гарденеру тоже очень хотелось умереть вместе с ней прямо тут же, не сходя с места, но – сначала надо завершить дела.

Еще не время.

2