Томминокеры

«Милая, то же самое мне говорили об алкоголе. Знаешь, иногда люди врут. Так и знай на будущее. Сильно врут».

Из вежливости Гард сделал одну затяжку; голова поплыла чуть ли не сразу. Он поспешил вернуть самокрутку девушке, сказав:

– Мне бы сейчас лучше пожевать чего-нибудь.

– Крекеры подойдут? – подал голос водитель, протягивая назад упаковку. – Остальное мы все подчистили. Бивер даже чернослив уничтожил, так что извини…

– Бивер что хочешь слижет, – сказала девушка в обрезанных джинсах.

Парень рядом с водителем повернул к ним пухлое, но приятное лицо.

– Ну, вот еще. Глупости. Матушку свою я, например, не лизал.

Все, включая Гарденера, громко расхохотались.

Потом Джим произнес:

– Хорошие крекеры. Честно.

Так оно и было. Сначала он ел осторожно и понемногу, прислушиваясь к желудку: не взбунтуется ли? Но тот молчал, и Гард начал ускоряться. Под конец он уже запихивал крекеры в рот большими горстями под раздраженное урчание в животе.

Когда же Джим в последний раз ел? Трудно сказать. Запой есть запой. Судя по прошлому опыту, поэт не слишком увлекался едой в то время, когда пытался запить спиртным целый мир, – а если что-то и попадало в рот, то неизменно оказывалось потом у него на коленях или рубашке. Вспомнить хотя бы ту гигантскую жирную пиццу, которую Гард пытался умять на День благодарения в 1980-м… В тот самый вечер, когда прострелил Норе обе щеки.

«Вы же могли задеть зрительный нерв, а то и оба! – возмущенно рявкнул в голове голос адвоката жены. – Это же частичная, если не полная слепота! А мог наступить паралич! Смерть! Достаточно, чтобы пуля задела зуб и кусок отлетел в какую угодно, мать ее, сторону! Хватило бы одного обломка! А вы тут сидите и мямлите, будто не имели намерения убивать! Что еще собираются сделать, когда целятся человеку в лицо?»

На Гарда накатила волна уныния – черная и гигантская, высотой в целую милю. Надо было все-таки покончить с собой. Зря он отложил это дело.

«Но Бобби в беде».

«Может быть. Только дожидаться помощи от такого, как ты, – все равно что просить пиромана починить газовую горелку».

«Заткнись».

«Ты конченый человек, Гард. Отработанный материал. У тебя мозги от спиртного спеклись, как выразился бы тот мальчик на пляже…»

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? – встревожилась девушка с красными волосами, коротко подстриженными под панка. Ноги – практически от ушей.

– Угу. А что, я так плохо выгляжу?

– Минуту назад – просто жуть, – мрачно подтвердила она.

Джим усмехнулся – не над ее словами, конечно, а над загробным тоном, и девушка с облегчением ухмыльнулась в ответ.

Гард посмотрел в окошко: оказывается, не так уж долго он и проспал. Перистые облака цвета макрелевой чешуи еще два часа назад начали сгущаться в однотонную серую массу: после обеда жди проливного дождя. Пока Джим доберется до Хейвена, там уже стемнеет, и наверняка он весь промокнет до нитки.

Повесив трубку там, на бензоколонке, он стянул носки и забросил их в урну. Затем вышел на нужную магистраль и с сумкой в руке принялся голосовать.

Двадцать минут спустя появился этот фургон – почти новый «додж-караван» с делаверскими номерами. Сбоку были намалеваны две гитары со скрещенными, точно боевые мечи, грифами, а под ними – название группы: «ЭДДИ ПАРКЕР БЭНД». Машина притормозила, и Гарденер бросился к ней. Он задыхался, сумка больно била по ногам, левая сторона головы готова была взорваться, но Джим все-таки успел усмехнуться над забавным слоганом, тщательно выписанным на задних дверцах: «ЕСЛИ ЭДДИ БАЛДЕЕТ – НЕ СТУЧИСЬ, А ТО ОГРЕЕТ!»

И вот он сидит на полу, постоянно напоминая себе не поворачиваться резко, чтобы снова не врезаться в барабан. Как только впереди показался щит с надписью «Олд-Орчард», по ветровому стеклу застучали первые капли.

– Слушай, – притормозив, начал Эдди. – Не могу тебя отпустить просто так. Дело к дождю, а ты ведь даже без обуви.

– Обойдусь.

– Не так уж вы круто выглядите, – мягко заметила девушка в обрезанных джинсах.

Эдди сорвал с себя шляпу (над козырьком красовалась надпись: «Я ЗДЕСЬ НИ ПРИ ЧЕМ, Я ВООБЩЕ ГОЛОСОВАЛ ЗА ГОВАРДА-УТКУ»[44]).

– Скидываемся, ребята.

Откуда ни возьмись появились бумажники, в карманах джинсов зазвенела мелочь.

– Спасибо, не надо! Вы что?

Кровь бросилась Гарденеру в лицо. Это было даже не смущение, а самый настоящий стыд. Где-то внутри поэт ощутил сокрушительный удар, от которого не ломаются зубы или, к примеру, кости, а вот душа – запросто. Эта мысль прозвучала мелодраматично, как колокольный звон. И, что самое ужасное, принесла вполне реальную боль. «Ага, – подумалось Джиму. – Значит, вот как оно бывает. Всю жизнь ты только слышал про людей, опустившихся на самое дно, а теперь понимаешь их. Вот оно. Джеймс Гарденер, собиравшийся стать вторым Эзрой Паундом[45] для своего поколения, принимает лишнюю мелочь от делаверской группы, играющей в барах».

– Ну, правда же… зря вы…

Эдди Паркер продолжал невозмутимо передавать шляпу. Среди монет там лежало несколько однодолларовых купюр. Бивер был последним в очереди. Подумав, он бросил пару четвертаков.