Томминокеры

И она зашагала посередине тропинки следом за Питером (поковылявшим обратно к лесной дороге), любуясь роскошной зеленью лета… наконец наступившего лета. Сегодня ведь солнцестояние. Самый долгий день в году. Она с улыбкой прихлопнула на щеке комара. А что, летом здесь хорошо. Даже лучше всего, пожалуй. Хоть и не сравнить с какой-нибудь там центральной Огастой, кишащей туристами, а все-таки отдыхается неплохо. Когда-то Бобби наивно верила, будто приехала сюда лишь на пару лет – залечить раны переходного возраста, связанные с сестрой и уходом («позорным бегством», по выражению Энн) из колледжа, но пара лет как-то незаметно превратилась в пять, потом в десять, тринадцать, – и вот вам, пожалуйста: Пит одряхлел, а в ее некогда черных, как волны Стикса, локонах стали все чаще проблескивать светлые нити (года два назад Андерсон постриглась «под панка» и, к своему великому огорчению, обнаружила, что седина стала еще заметнее, после чего уже не пыталась ничего сделать с волосами).

Возможно, она так и проведет всю жизнь в Хейвене, разве что будет по работе наведываться к редактору в Нью-Йорке каждый год или два. Этот город тебя затянул в свои сети. Это место, эта земля тебя не отпустят. Ну и подумаешь. В жизни бывают вещи похуже.

Как, например, тарелка. Металлическая тарелка.

Бобби сломала короткую ветку, густо покрытую сочной листвой, и замахала перед лицом. Комары уже обнаружили живую добычу и явно решили устроить банкет. Так и кишели над головой… А в голове кишели мысли. От них-то не отмахнешься.

Я чувствовала, как оно вздрогнуло под моим пальцем. Точно камертон. А потом сразу перестало дрожать. Что ж такое может вибрировать под землей?

Да ничего. Разве только…

Психическая вибрация? Бобби отнюдь не сказала бы, что совсем не верит в такие явления. Может, подсознание уловило какой-то сигнал и передало его единственно доступным образом, через тактильные ощущения? Питер тоже что-то почувствовал, недаром он даже близко не подошел.

Забудь.

Она и забыла.

Но ненадолго.

4

Вечером поднялся сильный, теплый ветер; Бобби вышла на порог покурить под его шелест и посвист. Еще год назад Питер бы не отпустил хозяйку одну; теперь же он так и остался лежать в гостиной, свернувшись калачиком на коврике возле плиты.

Мысли Андерсон продолжали крутиться вокруг тарелки, торчащей из-под земли. Не тогда ли (к примеру, бросив окурок на гравиевую дорожку) Бобби решила выкопать неизвестный предмет, чем бы он ни оказался? Как знать… Позже она так и не сумеет этого вспомнить.

А все-таки что там? Андерсон перестала сопротивляться неотступным вопросам и предположениям. Если, как бы вы ни старались, рассудок упорно возвращается к определенной теме, – значит, ему виднее. Бежать от навязчивых дум – верный шаг к одержимости ими же.

Промелькнула смелая мысль: может, это выступ какой-нибудь сборной постройки? Да нет, кому здесь, в лесу, мог понадобиться металлический хлам, когда трое мужчин с топорами и пилами соорудят маленькую сторожку буквально за шесть часов? Это и не машина – она заржавела бы. Двигатель? Очень похоже, но для чего опять же?

Теперь, когда тьма сгущалась, Андерсон была твердо уверена, что ощутила ту необъяснимую дрожь. Да-да, это контакт на уровне психики. Нечто вроде…

Вдруг на нее снизошло леденящее осознание: там кто-то похоронен. Штука в земле некогда могла быть хоть автомобилем, хоть частью стального грузовика или рефрижератора, но сейчас это гроб. Для убитого? А кого бы еще стали погребать таким образом? Мужчины, пришедшие в лес поохотиться, даже случись им сбиться с дороги и умереть, не таскали с собой железных контейнеров для подобной оказии. А если бы и таскали, – предположим такую чушь, – откуда вся эта земля, кто бы мог ее набросать? «Остынь, приятель», – как любили говорить на заре моей юности.

Дрожь – это знак. Зов человеческих останков.

Ой, да ладно, Бобби, ты только с ума не сходи!

Тем не менее Роберту передернуло. Невесть почему эта мысль показалась ей убедительной, как рассказы о привидениях викторианской эпохи, не нашедшие себе места в мире, несущемся, словно шар в кегельбане, навстречу неведомым чудесам науки и ужасам двадцать первого века, – от нее кожа точно так же покрылась мурашками. В голове зазвучал неприятный смех Энн: «Сестрица, ты скоро свихнешься, как дядя Фрэнк! Так тебе и надо! Сбежала от людей, живешь тут с какой-то вонючей шавкой!» Ну да. Лихорадка затворницы. Комплекс отшельницы. Звоните врачу, вызывайте сиделку: Бобби больна, и ей становится хуже…