Томминокеры

– Бобби, что здесь творится? – В его голосе прозвучала растерянность, чуть ли не слезы.

– Мне надо отлепить этот дурацкий бинт и посмотреть, – ответила Андерсон через дверь. – Кажется, я знатно натрудила вчера колено… В лесу, наверное. Потом я приму горячий душ и переоденусь в чистое, а ты пока мог бы приготовить нам завтрак. За едой и поговорим.

– Обещаешь?

– Да.

– Хорошо, Бобби.

– Как здорово, что ты здесь, Гард, – сказала она. – Пару раз у меня было скверное предчувствие. Как будто бы у тебя проблемы.

Пространство у Джима перед глазами вдруг стало двоиться, троиться и расплываться в разные стороны мелкими призмами. Он провел по лицу ладонью.

– Терпенье и труд все перетрут – даже колено, – пробормотал Гард. – Я пойду сделаю завтрак.

– Спасибо.

И он действительно двинулся в нужную сторону; только очень медленно, потому что перед глазами, как их ни потирай, продолжало все расплываться.

3

У входа в кухню он вдруг остановился, пораженный новой мыслью, и чуть ли не на ощупь вернулся к ванной. Теперь из-за двери, по крайней мере, слышался шум воды.

– Бобби, а где же Питер?

– Что? – прокричала она.

– Я говорю, где Питер?

– Умер, – ответила она, силясь перекричать грохот. – Я много плакала, Гард. Но ты же знаешь, он был…

– Стареньким, – пробормотал Джим. Потом опомнился и повысил голос: – Это из-за возраста, да?

– Да, – донеслось сквозь барабанную дробь в душевой.

Гарденер постоял и опять направился в кухню. Почему-то ему не верилось в эту историю.

4

Джим приготовил омлет из восьми яиц и пожарил бекон на гриле, попутно заметив, что помимо кухонной печи появилась микроволновка, а над рабочей поверхностью и там, где Бобби обычно ела с книжкой в свободной руке, – трековые светильники. Потом он заварил крепкий кофе без молока и уже накрывал на стол, когда вошла Бобби с тюрбаном из полотенца на мокрых волосах. На ней были чистые джинсы и футболка с изображением кровососущей мошки и подписью «ОФИЦИАЛЬНЫЙ СИМВОЛ ШТАТА МЭН».

Андерсон пристально посмотрела на стол.

– А где мои тосты?

– Перебьешься, – добродушно проворчал Гарденер. – Можно подумать, я для того проехал двести миль автостопом, чтобы на кухне прислуживать. Сама приготовь.

Бобби округлила глаза.

– Как это – автостопом? Вчера? В этот ливень?

– Угу.

– Господи, что случилось? Мюриел говорила: ты на чтениях и освободишься не раньше тридцатого.

– Ты звонила Мюриел? – Невесть почему он растрогался. – А когда?

Андерсон отмахнулась, словно это было совсем неважно (нет, правда: какая разница), и повторила вопрос:

– У тебя что-то стряслось?

К досаде Джима, он вдруг ощутил желание обо всем рассказать. Но разве Бобби – всего лишь его личная Стена плача? Нет, пожалуй, не стоит этого делать. Разве что позже… Возможно…

– Потом. Я хочу знать, что здесь, у тебя, происходит.

– Сначала позавтракаем, – возразила Андерсон. – Это приказ.

5

Гард отдал подруге львиную долю яичницы и бекона, и она, не теряя времени даром, накинулась на угощение с таким видом, словно сто лет не ела. Наблюдая за ней, Джим вспомнил отрывок из биографии Томаса Эдисона, прочитанной в юности – лет в десять, в одиннадцать. Время от времени ученый впадал в такой раж, когда одна блестящая мысль опережала другую, открытия шли на ум одно за другим, и в это время он забывал о семье, о необходимости мыться, спать и питаться. Не приноси ему жена еду на подносе, Эдисон буквально загнулся бы от истощения где-то между изобретением лампочки и фонографа. В книге был даже снимок, на котором ученый яростно ерошил руками волосы, словно пытался выцарапать из головы мозг, не дававший ему ни минуты покоя. Вид у бедняги был более чем нездоровый.

Однако (тут Гарденер рассеянно прикоснулся к левой половине лба) Эдисон был подвержен мигреням. Его мучили головные боли и приступы беспричинной тоски.

Бобби же, судя по всему, тосковать и не собиралась. Она умяла яичницу, семь или восемь ломтей бекона с тостами, щедро сдобренными маслом, осушила залпом два больших бокала с апельсиновым соком и под конец еще разразилась звучной отрыжкой.

– Фу, как неприлично.

– В Португалии, чтоб ты знал, громкая отрыжка считается лучшим комплиментом повару.

– Да? А что они делают, если классно потрахаются? Пердят?

Андерсон запрокинула голову и расхохоталась, даже полотенце с волос уронила. Гарду внезапно захотелось прямо сейчас затащить в постель этот мешок с костями. Он скромно улыбнулся:

– Ладно, принято. Как-нибудь в воскресенье приготовлю тебе шикарные яйца «Бенедикт». А теперь – выкладывай.

Андерсон вытащила откуда-то из-за его спины полпачки «Кэмела» и, прикурив, протянула сигареты Гарду.

– Нет уж, спасибо, – отказался Джим. – С этой вредной привычкой я худо-бедно пока справляюсь.

Однако еще до конца рассказа он выкурил четыре сигареты.

6

– У тебя ведь было время здесь осмотреться, – начала Андерсон. – Я смутно помню, что предлагала тебе это сделать; уверена, так ты и поступил. У меня был ну очень похожий вид, когда я наткнулась в лесах на ту штуку…

– Какую штуку?