Тони и Сьюзен

Ему показалось, что они идут по его следу, таясь в темноте. Приближаются. От этого он пошел еще быстрее. От этого он задумался, зачем они поехали туда, как будто впервые задавшись этим вопросом. Да, сказал он, почему? Что такого на той полянке, чтобы одному из них меня там оставлять и потом привозить остальных?

Явка? Убежище? Он искал объяснений, но ум противился этому усилию. Вернулись за ним? Он отверг эту мысль, когда они заметили его у дороги, а потом уехали. Последовали еще вопросы — он не знал, что они у него были. Вопрос о том, что это все-таки за игра. Угон? Может быть, в лесу есть место, где они хотят на время спрятать его машину. Ладно, это гипотеза, но зачем они тебя туда отвезли?

Чистая злобность, садистское возбуждение, вот и все, сказал он. Тупая бесовская радость разделить семью, растасовать ее по дебрям подальше друг от друга — насколько позволит ночь. Посмотреть, сколько они будут друг друга искать. Что-то в этом роде. Были и худшие варианты.

Были. Он знал это, знал точно, его ум привык осмыслять самое страшное, крайности. Его жизнь была вереницей неслучающихся катастроф. Ведь если в машине действительно были только Рэй с Турком, то где Лора и Хелен?

У него в мыслях по-прежнему был несуразный образ полицейского участка, его жены и дочери за столом, с кофе, в ожидании новостей, но нет, вместо него явился другой образ, образ трейлера над поворотом лесной дороги с тусклым светом за оконной занавеской. Трудно было удержаться от слез во время этой речи, которая теперь звучала как мольба, на манер молитвы. Если изнасиловали, молился он, если так случилось, что изнасиловали, Боже, пусть это будет самое страшное, пусть не будет ничего страшнее.

Эхом к Богу: пусть они будут злобными и жестокими, если иначе нельзя, но положи им предел, рубеж, который они не перейдут, даже они, пусть они не будут безумны, не будут психопаты.

Он увидел, что деревья впереди редеют, в просвете было ровно и пусто; он понял, что там мощеная дорога, он почти вышел. Через миг он оказался на воле. Встал на дорогу и огляделся. Дорога шла прямо, по обеим сторонам стоял лес. Он заметил сломанные ворота у въезда в лес, белый щиток, криво повисший на столбе, и попытался мысленно сфотографировать их, подумав: установить, где я, будет нелишне. Он пошел налево, откуда они ехали с Лу, понимая, что идти придется долго, прежде чем ему хоть кто-нибудь встретится. Потом он услышал за спиной в лесу машину. Опять увидел приближавшийся издалека свет в деревьях. Опять сигнал тревоги: прячься в кювет. Он не подчинился. Ты должен встретить их лицом к лицу, ты должен их спросить, сказал он. Ты не должен так их бояться. Он стоял на дороге и ждал. Машина выехала из леса и свернула направо, от него. Он почувствовал разочарование и облегчение.

Потом она остановилась. Они меня увидели, сказал он. Машина развернулась и поехала в его сторону. Он ждал у дороги. Я спрошу, где Лора и Хелен, сказал он. Спрошу, как они намереваются поступить с моей машиной. Машина медленно приближалась, и вдруг поехала уже не медленно, завизжали колеса, она разогналась, фары разошлись, как челюсти. Он прыгнул, не глядя, в кювет и упал как будто на ножи; машина обдала его гравием.

С пронзительным скрежетом машина остановилась. В красно-белом свете поднялось и рассеялось облако дыма. Открылась дверь. Вышел мужчина, встал на обочине, посмотрел назад, — смутная тень. Тони Гастингс не двигался. Он и не знал, мог ли двигаться. Его держали ножи, ветки, колючая проволока. Колючки царапали глаза. Мужчина сделал несколько шагов в его направлении. Посмотрел; казалось, прошло много времени. Он пошел назад к машине.

— Хер с ним, — сказал он. Слова прозвучали далеко и негромко, но Тони их ясно разобрал.

Он боялся, что они переставят машину и найдут его с фарами: двигаться он так и не мог. Но машина развернулась на безопасном расстоянии и проехала над ним, набирая скорость.

Он не знал, сильно ли поранился. Ему расцарапало лоб и кожу вокруг глаз, и он порезал обе ладони. Что-то рассекло ему голень сквозь штанину, и какая-то штакетина ударила в живот.

Он распутал державшую его колючую проволоку, проверил ноги, встал. Спустя несколько секунд выкарабкался на обочину. Дорога, лес, ночное дымчатое небо почти без звезд — все было тихо, только на шоссе чуть слышно шумели грузовики.

Они пытались меня убить, прошептал он. Эта мысль прорезалась через верхние пласты мозга в глубинные его области, прежде казавшиеся ему недостижимыми для мысли. Он повторил: на самом деле пытались. А если они на самом деле пытались меня убить, добавил он. Он не договорил. Мыслей страшнее у него не было никогда, и куда бы он ни взглянул, он повсюду видел спящий мир, дорогу, лес, небо, рок.

7