Тоня из Семеновки (сборник)

- Пап! Если я тебя попрошу, - перебил я отца, - ты мне рубль дашь?

- Конечно, дам, а зачем?

- Я в парикмахерскую сбегаю сейчас, пока не поздно, а то совсем зарос.

- Что, мама? - сказал отец. - Отпустим сына в парикмахерскую?

- Отпустим, - согласилась мать. - Он же взрослый у нас. Пусть сам следит за собой!

РОЖДЕНИЕ КАРАВАЕВА

Когда его усаживали в машину, то люди, совершенно незнакомые, чужие, почему-то очень хотели понравиться ему, хлопотали вокруг шофера и женщины, которая поедет с ним, и он слышал отрывочно: "Вот, документы на Олега Караваева, возьмите"; "Товарищ водитель, если мальчику будет необходимо по нужде, так вы уж, пожалуйста..."; "И смотрите, чтоб не укачало его, в случае чего пусть он задремлет и дайте ему подышать свежим воздухом, это помогает". Это были одни незнакомые голоса, а другие - их было два отвечали: "Сделаем"; "Нет, не забуду"; "Документы, да"; "Да вы не беспокойтесь"; "В целости-сохранности довезем!"

Уже потом он понял, что эти вторые - голоса шофера и женщины, которые провожали его всю дорогу.

Он уже сел в машину - в настоящую "скорую помощь", только без крестов и надписей по бортам, - когда остающиеся мужчины и женщины опять бросились к нему:

- Ну, счастливо тебе!

- Устраивайся поудобнее, сынок! Целый час ехать...

- Смотри шапку не расстегивай, а то продует, холодно...

- Тебе там, мальчик, будет хорошо...

- Это ведь не надолго...

- Тебе, несомненно, понравится, сынок...

Его смущало все это, и он многого не понимал, не понимал этих хлопот, не понимал, почему его так зовут - "мальчик", "сынок", ведь бабушка всегда звала его иначе - "Олег", "внучек", - но больше всего он не понимал главного: почему ему будет там хорошо, когда ему уже хорошо?

- Я не сомневаюсь, что мне там понравится.

Он с опозданием ответил на последний вопрос - так он привык говорить и отвечать, потому что всегда повторял слова бабушки.

- Ну вот, как хорошо, - произнес кто-то из провожающих и удивился: Какой мальчик, а?

А он опять не понял. Он никогда не ездил на настоящей машине, а сейчас едет. Разве это плохо? И сидит не как-нибудь, а рядом с шофером, и шофер все время разговаривает с ним, как с товарищем, и вот уже показал на скорость, объяснил, сколько в машине бензина, и даже показал новые дома на улицах и панораму какой-то Бородинской битвы. Разве это плохо?..

- Тебе удобно? - спросила его женщина с заднего сиденья машины, и он ответил:

- А почему неудобно? Конечно! Спасибо большое!

Он подумал, что не знает, как зовут эту женщину и как зовут шофера, но никто ему не сказал об этом, а сам он спросить не решился.

- Знаешь, а там и правда тебе будет очень хорошо, - сказала женщина. - И потом... Ведь это все ненадолго. Поживешь, вернешься...

Он, смотревший в ветровое стекло - это было для него сейчас самым важным, самым значительным, почти историческим, - плохо расслышал ее слова и переспросил:

- Вы мне?

- Я просто говорю, что ты не пожалеешь, что поехал...

- Спасибо, но я вовсе не жалею, - сказал он. - Спасибо большое!

Все это была ложь, святая ложь, идущая от сопровождавшей его женщины, но ни она, ни провожавшие их ничего не могли сказать иного, и что тут сказать, когда шестилетнего отправляют в детский дом в силу особо сложившихся обстоятельств. Вот и в документах все отражено: "Фамилия Караваев; имя, отчество - Олег Константинович, год рождения...", и так далее, и тому подобное. Все вплоть до графы "Примечания", записи в которой и послужили поводом для этой такой скоропалительной и необычной даже для них акции: отправки одного мальчика, да еще на санитарной машине, вместе с педиатром, далеко от Москвы, в один из лучших лесных детских домов.

Но откуда он мог знать это?

Женщина-педиатр, сопровождающая его, думала об одном, шофер крутил баранку, а сам Олег внимательно, чуть растерянно, но с любопытством смотрел по сторонам и вперед, и лоб его под новой неудобной шапкой потел и хмурился, потом распрямлял несуществующие морщинки, а пока - легкие складочки, как на руках с детства, и лицо все больше расплывалось в восторженном удивлении.

Шофер все еще занимал его разговорами, и женщина со спины что-то поддакивала, и все это было бы интересно, но только не сейчас, когда они вырвались из города на прямую дорогу, и рядом еще мелькали дома и дома, люди и люди, пересекающие дорогу другие дороги, одни внизу, под мостами, другие сверху, над мостами, а потом все кончилось - и дома, и люди, и светофоры с милиционерами - и пошел лес, один лес.

Лес стоял слева и справа, он был впереди, насколько можно видеть, и, конечно, позади, где они только что проехали, и весь он был в снегу. Каждое дерево, каждый куст, каждый ствол и ветка, ну прямо-таки все в снегу, и снег еще внизу под деревьями, и снег вдоль дороги, и снег...