Тонкая красная линия

Убитым был малоизвестный в роте, еще не нашедший себе ни одного дружка солдат по фамилии Григгс. Несли его тело на носилках в голове колонны. Убило солдата осколками мины в грудь. Дотащив убитого до расположения роты, солдаты положили его на землю, ожидая, когда прибудут санитары, сами же отошли в сторонку — вид мертвого тела был им неприятен, поскольку напоминал, что и они тоже могут скоро оказаться в таком положении. Из двух раненых, что возвращались в колонне сразу же позади носилок с убитым, у одного осколком мины располосовало бедро, и он с трудом ковылял на одной ноге, поддерживаемый с двух сторон товарищами, то охая и вздыхая, то вдруг принимаясь плакать; второму же осколком пробило шею, он еле передвигал ноги, обхватив за талию другого солдата, а высоко поднятая голова с замотанной бинтами шеей казалась будто одетой в старинный стоячий воротник.

Молодые солдаты из пополнения, выбежавшие встречать возвратившийся взвод, забрали раненых и потащили их на медицинский пункт, те же, кто вернулся целым и невредимым, свалились без сил на траву, попадав где попало прямо на склоне. У них был вид рабочих, добросовестно выполнивших свою дневную норму и заслуживших законный отдых, но при этом убежденных, что их обсчитали при расчете, так как работа оказалась тяжелее, чем договаривались, и не питающих никаких надежд на то, что это можно будет как-то исправить. Что касается Кална и лейтенанта, то они, проверив, все ли на месте, не сели отдохнуть вместе со всеми, а отправились на поиски Банда, чтобы с ним идти на доклад в штаб батальона.

Честно говоря, лейтенанту сейчас тоже больше всего на свете хотелось свалиться на траву, хотя бы на минутку, но он просто не посмел это сделать, видя, что взводный сержант остается на ногах. Шагая к ротному, он время от времени косился в сторону Кална, который в тот день был, кажется, единственным человеком, оставшимся самим собой и еще даже ухитрявшимся иногда улыбаться. Лейтенант (его фамилия была Пейн), лицо которого все еще хранило бледность и какую-то одеревенелость, объяснял это большим опытом сержанта, тем более что, по его наблюдениям, подавляющее большинство солдат и сержантов во взводе выглядели, скорее, так, как он, нежели как Калн. Сейчас они шагали с ним вместе, и сержант не только улыбался, но даже позволил себе негромко насвистывать веселый мотивчик, вроде бы «Роза из Сан-Антонио». Это было, пожалуй, уж слишком, и в конце концов терпение офицера лопнуло.

— Не будете ли вы любезны, сержант, прекратить этот дурацкий свист? — Замечание получилось даже немного резче, чем хотелось лейтенанту.

— Слушаюсь, сэр, — вполне дружелюбно отозвался Калн. — Как вам будет угодно.

Он перестал свистеть, но продолжал напевать полюбившуюся песенку про себя, не разжимая губ. У него в душе не было особой неприязни к этому зеленому лейтенантику Пейну, просто настроение сейчас было хорошее и хотелось немного повеселиться. Калн был в общем-то добрым по природе человеком и считал, что следует жить самому и давать жить другим. В то же время это был опытный старослужащий, профессионал, завербовавшийся в армию лет за семь до начала войны и немало уже повидавший за это время. Правда, относительно ведения разведки боем опыта у него не было никакого, так что в этом отношении он не намного отличался от своего лейтенанта. Для того чтобы стать взводным сержантом, Калну пришлось немало потрудиться, он отслужил один срок контракта, завербовался повторно, однако и до сих пор не был бы сержантом, если бы не погиб его старый приятель по кабакам сержант Гроув, который, кстати, перед войной тоже завербовался на новый срок, лишь бы занять эту должность, и вызвал тем самым приступ настоящего отчаяния у Кална. Да ничего не поделаешь — таковы правила игры. В конце концов Калну все же повезло — война и смерть Гроува помогли ему стать взводным сержантом. Будучи добрым католиком и к тому же ирландцем по рождению, Калн смотрел на все это без малейших угрызений совести или сомнений — просто заботы и удачи Гроува перешли теперь к нему, вот и все. И он уж ни за что не упустит этого своего шанса — и другому не позволит под себя копать, и сам не станет делать глупости, чтобы себе не навредить, тем более не станет настраивать против себя офицера, полагавшего, по простоте душевной, будто это он командует взводом. Что же касается хорошего настроения, то причина тут была весьма серьезная — он был жив и здоров, и еще предстоял хороший спокойный вечерок, можно будет и поразвлечься, и отдохнуть до завтра, может, даже и пару стаканчиков пропустить. Не исключено, конечно, что Бэнд постарается испортить им настроение. Кстати, этот Бэнд, видать, не плохо устраивается, особенно по части выпивки. Да и чему тут удивляться, когда имеешь такого посыльного, который готов отца родного ободрать, лишь бы перед начальством выслужиться. Калн так задумался, что даже не заметил, как снова едва не начал насвистывать свою «Розу». Однако вовремя спохватился, и они молча продолжали путь.