Тонкая красная линия

Какими бы ни были критические замечания рядового Мацци — справедливыми или несправедливыми, в одном Мацци был прав: именно капитан Стейн приказал офицерам третьей роты находиться в это утро в трюме с солдатами. Стейн (солдаты звали его Раскорякой) считал, что в такой день офицеры должны быть со своими солдатами, делить с ними трудности и опасности, а не торчать наверху, в командирском помещении, где они отсиживались большую часть перехода. Стейн так и приказал своим подчиненным. Хотя никто из них не проявил особой радости, однако ни один офицер, даже Бэнд, не высказал и недовольства. Стейн был убежден, что это поможет поднять моральный дух солдат. Глядя на тесный, пропахший потом лабиринт из коек и труб, где спокойно, без суеты трудились солдаты, проверяя и осматривая снаряжение, он все больше убеждался в правильности своего решения. До армии Стейн был младшим партнером известной крупной юридической конторы в Кливленде, шутя прошел в колледже курс подготовки офицеров резерва и был призван за год с лишним до войны. Он провел шесть месяцев в подразделении национальной гвардии, а затем получил назначение в эту кадровую дивизию в качестве командира роты в чине первого лейтенанта: его обошел по службе один старый капитан, который прибыл в часть раньше Стейна и помешал ему на какое-то время получить чин капитана. Уязвленный Стейн все сетовал: «Боже мой, что скажет отец?» — потому что его отец был майором во время первой мировой войны.

Снова поправив очки, он обратился к своему первому сержанту по фамилии Уэлш [3], который действительно был уэльского происхождения. Уэлш все время, пока шел инструктаж, стоял поблизости с насмешливым видом, что не укрылось от глаз Стейна.

— По-моему, наше подразделение выглядит довольно подготовленным, довольно сплоченным, не правда ли, сержант? — сказал он, придав голосу некоторую властность.

Уэлш ухмыльнулся.

— Да, для кучки разгильдяев, которым вскоре предстоит получить пулю в зад, оно выглядит неплохо, — ответил он.

Это был высокий мускулистый мужчина лет за тридцать, весь облик которого выдавал уэльское происхождение: смуглое лицо и черные волосы, иссиня-черные щеки и подбородок, дикие черные глаза и выражение мрачного предчувствия, никогда не сходившее с его лица, даже когда он, как теперь, ухмылялся.

Стейн ничего не ответил, но и не отвел взгляда. Он почувствовал себя неловко и был уверен, что это замешательство отразилось на его лице. По мнению Стейна, Уэлш был ненормальный, сумасшедший, настоящий псих, и Стейн никогда его не понимал. Уэлш не испытывал уважения ни к чему и ни к кому. Впрочем, все это было не столь важно. Стейн смотрел сквозь пальцы на его грубые выходки, потому что Уэлш очень хорошо справлялся со своими обязанностями.

— Я вполне сознаю свою ответственность за них, — сказал он.

— Да? — только и сказал Уэлш, продолжая ухмыляться.

Стейн заметил, что Бэнд смотрит на Уэлша с открытой неприязнью, и мысленно отметил, что надо уговорить с Бэндом. Бэнд должен понять, что представляет собой Уэлш. Стейн продолжал смотреть на Уэлша, а тот в свою очередь упорно глядел на него, ухмыляясь, и Стейн, который раньше намеренно не отвел взгляда, теперь чувствовал себя в глупом положении, оказавшись втянутым в старую детскую потешную игру в «гляделки»: кто первый отведет глаза. Это было глупо и нелепо. Он раздраженно придумывал какой-то выход, чтобы, не теряя достоинства, прервать эту детскую игру.

Как раз в это время один солдат роты прошел мимо, направляясь к трапу. Стейн с облегчением повернулся к нему и резко произнес:

— Хэлло, Долл! Как дела? Все в порядке?

— Так точно, сэр, — ответил Долл. Он остановился и отдал честь, немного встревоженный. Он всегда чувствовал себя неловко при офицерах.

Стейн ответил на приветствие.

— Вольно, — пробормотал он и улыбнулся одними глазами. — Немного волнуешься?

— Нет, сэр, — очень серьезно ответил Долл.

— Молодец. — Стейн кивнул, отпуская его.

Долл снова отдал честь и пошел к выходу. Стейн опять повернулся к Уэлшу и Бэнду; глупая игра прекратилась, как он считал, без ущерба для его самолюбия. Уэлш все еще стоял, пренебрежительно ухмыляясь, имея теперь глупый и хитрый, мелочно торжествующий вид. «Он и в самом деле ненормальный, ребячества в нем хоть отбавляй», — подумал Стейн и нарочно подмигнул Уэлшу.

— Пойдем, Бэнд, — резко бросил он, сдерживая раздражение. — Посмотрим, что там делается.

Долл, пройдя через водонепроницаемую дверь, повернул направо, в передний трюм. Он все еще искал пистолет. Покинув Тиллса и Мацци, он совершил длинный путь на корму, обошел всю заднюю часть корабля на своей палубе и начал задумываться над тем, не слишком ли он торопится в своих поисках. Беда была в том, что он не знал, сколько времени в его распоряжении.

Что имел в виду Раскоряка Стейн, когда остановил его и спросил, не волнуется ли он? Что бы это значило? Неужели Раскоряка знает, что он охотится за пистолетом? Так ли? Или просто хотел узнать, не трусит ли он, Долл, а может, еще что-нибудь?