Тонкая нить(изд.1968)

— Войцеховская, — сказала женщина, протягивая Миронову руку и пристально глядя ему в глаза. Рука у нее была горячая, сухая, рукопожатие энергичное.

— Миронов, — представился Андрей, делая вид, что смущен. — Андрей Иванович. Только товарищ завуч выразилась не совсем точно. Ничего я не проверяю, а просто знакомлюсь с методикой преподавания…

— Какая разница? — усмехнулась Войцеховская. — Когда «знакомится», как вы выражаетесь, товарищ из центра, это — проверка.

Голос у Войцеховской был мягкий, грудной, с едва приметным акцентом. Украинским? Польским?

Учительская начала пустеть. Перемена вот-вот должна была кончиться, учителя расходились по классам. Направилась к выходу и Войцеховская, жестом пригласив Миронова следовать за собой.

— Начинается последний урок, — сказала она. — У меня занятия в седьмом «Б». Вы, наверное, хотели бы присутствовать? А потолкуем уж потом, после урока. Не возражаете?

— Помилуйте, Анна Казимировна, — ответил Миронов, — как я могу возражать? Я именно этого и хотел: побывать у вас на уроке. Ну, и конечно, побеседовать с вами. Потом, попозже. Если разрешите…

— Ого! — воскликнула Войцеховская. — «Если разрешу»? Как прикажете вас понимать? С каких это пор представители центра стали у нас, скромных школьных работников, спрашивать разрешения задавать те вопросы, ради выяснения которых они приезжают? Смешно!

— Вы не так меня поняли, — поспешил возразить Миронов. — Ведь рабочий день кончается, и я не вправе покушаться на ваше внеслужебное время, будь хоть трижды инспектор…

— Значит, на внеслужебное время покушаться не будете? — с легкой усмешкой бросила Войцеховская, на мгновение задерживаясь у двери, за которой гудел класс седьмой «Б». — Так и запишем.

Сказать что-либо в ответ Миронов не успел. Войцеховская распахнула дверь настежь и уверенной походкой вошла в класс.

Занятия пошли своим чередом. В течение всего урока Войцеховская не обращала на Миронова ровно никакого внимания, словно того и не было в классе. Занятия она вела спокойно, твердо, уверенно. Вызывала, как понял Андрей по ответам, не только лучших учеников, но и отстающих. Товар лицом показать не старалась. Всем своим видом, поведением Войцеховская, казалось, подчеркивала: «Вот я какая и иной быть не намереваюсь. Нравлюсь, не нравлюсь, а такая есть».

Сколь ни мало был искушен Миронов в педагогике, но и ему начало казаться, что, говоря о натянутых отношениях Войцеховской с классом, заведующая учебной частью вряд ли ошибалась. Правда, с дисциплиной все было в порядке. В классе стояла тишина, но тишина эта была какой-то напряженной, гнетущей. Миронов заметил, как вздрагивали некоторые ребята, когда их вызывали к доске, как неуверенно, боязливо они поглядывали на учительницу, отвечая на ее вопросы. За время урока Войцеховская ни разу не допустила резкости, не повысила голоса, но, когда она спокойно, со знанием дела отчитывала кого-либо из нерадивых учеников, тон ее нет-нет, а делался язвительным, в нем прорывались нотки презрения, заставлявшие ежиться не только провинившегося, но и его товарищей по классу. Да, Войцеховская, по-видимому, не любила ребят, и ученики платили ей тем же. Хорошего, доброго контакта между педагогом и классом не было.

В то же время Миронов не мог не отметить, что урок Войцеховская вела хорошо, что языком владела она превосходно и произношение было у нее отличное. Лондонское или нет, судить ему было не по силам.

Целиком отдавшись наблюдениям, Андрей не заметил, как урок подошел к концу. Войцеховская кончала диктовать домашнее задание, когда прозвенел звонок. Все у нее было продумано, рассчитано и последняя фраза задания совпала со звонком. Она захлопнула лежавший перед ней классный журнал, убрала его в портфельчик и не спеша поднялась со своего места. Чуть кивнув ребятам на прощание, она улыбнулась Миронову и направилась к выходу.

Ни в коридоре, ни в учительской поговорить им поначалу не удалось: слишком там было людно и шумно. Прошло не менее получаса, пока учительская начала пустеть. Войцеховская, закончив свои дела, подошла к ожидавшему ее Миронову и опустилась на стоявший поблизости стул, скромно сложив руки на коленях. Миронов, однако, готов был поклясться, что, когда Войцеховская взглянула на него, в глазах у нее скакали чертики.

— Итак, — сказала она, чуть заметно усмехаясь, — жду ваших замечаний, выводов, может быть, вопросов?

— Что я могу сказать, — неуверенно заговорил Миронов. — Как вы ведете урок, мне понравилось. Очень понравилось. Есть, конечно, и кое-какие вопросы. Но — как бы это лучше выразиться? — вопросы еще не совсем созрели: слишком мало я наблюдал. Я бы предпочел сейчас их не задавать, отложить разговор дня на два, на три… За это время я успею не раз побывать на ваших уроках, наберусь впечатлений, вот тогда и побеседуем. Согласны?

— А какую роль играет, согласна я или нет? Так и так будет по-вашему. Впрочем, мне все равно: сегодня, завтра, через неделю…

Войцеховская встала и, пристально глядя в глаза Миронову, протянула ему руку:

— Значит, до завтра? — Она опять усмехнулась.