Тонкая нить предназначения

Где-то рядом хрустнула ветка, не напугав, но насторожив. Неужели мальчишки не послушали и пришли-таки сюда? Если это так, то задаст он им трепки! Или это Лика? С нее тоже станется. Мужчина прислушался, не раздастся ли шорох шагов осторожно крадущегося человека, но ухо не различило больше никаких посторонних шумов. И все же он выждал еще немного, замерев, как охотник, и полностью обратившись в слух. Нет, все тихо. Олег вытащил из кармана смятую пачку сигарет, но прикурить удалось не сразу: всегда исправно служившая ему зажигалка вдруг заартачилась, хоть заправлял он ее пару дней назад. Может, это место на нее так действует? Ведь разрядились же у них днем и установленные ребятами камеры, так ничего и не успевшие зафиксировать, и диктофоны. Можно было, конечно, все списать на легкомыслие мальчишек: не зарядили накануне как следует технику, – да только и мобильники у всей группы, стоило лишь им войти в здание, отключились и отказались работать. А в гостинице включились как ни в чем не бывало. Что ж, от этого места можно ожидать чего угодно, жаль только, что узнать предварительно, чего именно, нельзя. Олег еще раз, уже без всякой надежды, щелкнул колесиком и наконец-то высек маленькое пламя, от которого удалось прикурить.

Хорошо, что у них есть Лика – альтернатива капризным приборам. Не было еще случая, когда ее способности подводили, хотя она нередко повторяла, что имеет куда больше прав на ошибки, чем аппаратура, она просто человек со своими настроениями и циклами, а не японский прибор. Но Олег привык доверять ее мнению и тому способу, которым она получала сведения. Лика тоже каким-то образом чуяла аномальные участки, но в отличие от аппаратов умела устанавливать контакт с неупокоенными душами. В тонкости своего дела – как это ей удается, она никого не посвящала, но, когда начинала работать, никто, включая шумных мальчишек, ей не мешал, и ни у кого не возникало даже мысли подшучивать над ее даром или ставить под сомнение происходящее. Лика в их группе занимала особое положение. Когда наступал ее черед, она располагалась в аномальной зоне прямо на полу или земле с толстой тетрадью и простым карандашом в руках, «прислушивалась» к месту, стараясь настроиться на нужную, как она выражалась, волну, и затем входила в транс. Что она в это время видела или чувствовала – Олег не спрашивал, хоть и подмывало не раз. Может, она просто в это время спала с открытыми глазами. Кто ее знает? Какое-то время Лика так и сидела, немигающим взглядом уставившись в пространство, будто высматривая в нем лишь ей одной ведомые картины, затем по ее телу пробегала дрожь, пальцы левой руки (Лика была левшой) судорожно сжимали карандаш. И вскоре она начинала записывать. Олег присутствовал на многих сеансах, и всегда они проходили одинаково, но каждый раз его охватывало восхищение, смешанное с удивлением, и какой-то священный страх. Лика всматривалась пустым взглядом в пространство, ее собственная душа витала где-то далеко, может, посещала лучшие миры, а ее рука быстро выводила в тетради буквы, складывающиеся в слова. Олег следил за тем, что она писала, и в зависимости от этого задавал вопросы. Иногда некто, вступивший с ним в контакт через Лику, не желал отвечать на конкретные вопросы и торопился высказать то, что считал нужным. Но даже в таких рассказах нередко прослеживалась логика и более-менее вырисовывалась внятная картина произошедшего. Бывало, конечно, что записи не имели никакого смысла или их смысл оказывался недонесенным, терялся в обрывочных, не связанных между собой словах. Но случалось, что диалог выходил вполне осмысленным и полезным. И эти записи, каждый раз сделанные разными, отличными от Ликиного, почерками, с речевыми оборотами, давно вышедшими из употребления, составляли важную часть их исследований и помогали выявить причины аномальности исследуемого места. Потом, очнувшись от транса, Лика ничего не помнила и, бывало, сама с удивлением перечитывала собственные записи. Во время каждого сеанса она теряла много сил, и потом ей требовался черный и очень сладкий кофе. Олег специально возил в машине термос. А еще шоколадка, и потом – долгий сон.