Тонкая нить (сборник)

Что делает Антон Ильич Кригер глухими осенними вечерами на балконе под лампой? читает Жуковского. Я собак привяжу, часовых уложу, я крыльцо пересыплю травой… И березовая дриада танцует вокруг пня, и ложится холодная роса.

Антеннщик Роальд охромел сравнительно недавно – летел с чужой крыши, а было ему тогда под шестьдесят. Оглох в детстве, бросив в костер пузырек с чем-то сильно горючим. Не до конца оглох, но с годами хуже. Отчество у него, конечно имеется и наверняка плохо сочетается с именем, оттого никому не сообщается. Упрямый Роальд-без-отчества ходит в гости, преодолевая пространство, сокращая пядь за пядью расстоянье до людей. Хозяин орет ему в ухо, доколе хватит сил. После говорит Роальд – голосом скрипучим, как немазаная телега. Вынул из кармана блокнот, которого весь поселок боится. Рисует антенны, объясняет разницу, покуда вконец не достанет радушного приятеля и тот не напишет ему поперек листа: иди гуляй. Конечно… чего еще ждать… общенье без выпивки нонсенс. Дрожащими руками подбирает Роальд палку, прется восвояси. Яблоня у порога читается как иероглиф одиночества. Почтовый ящик – не на калитке, а тот, где Роальд работал – списал его ровесников на берег за два года до пенсионного возраста, тогда разрешили. Сейчас оборонка набирает обороты, берет молодежь, даже платит, но другим, не тем, что давно за бортом. Три антенны машут Роальду с крыши, точно огородные пугала. Минуя свою калитку, тащится вдоль Зинаидиной изгороди в места еще более глухие, нежели он сам, мимо домов бедней его собственного. Чурка на чурке сидит и чуркой погоняет. Чужой говор, в самый раз для глухого. Ютятся на чердаках, зарывшись в тряпье. А тут живет баловень судьбы, богатый узбек с русским именем и присадкой русской крови. С улицы к нему взывают трое соплеменников, в обычных условиях без разбору называемых племянниками – родством при желанье всегда можно счесться. Механизм взаимовыручки не срабатывает, нехристь спускает собаку. Та лает – мертвый услышит. Роальд поворачивается кругом и шкандыбает к Зинаиде на чай. Не тут-то было: она уж подоила и собирается пасти. Роальд снова видит свои три антенны. Как три жены… за глаза хватило бы одной. Карман оттягивают яблоки – Зизи подсунула, у Роальда выродились. Что может дать яблоня, сложившая такой иероглиф? бесплодна такая яблоня. Зинаида поет уже под лесом. Роальд не слыша знает: сама садик я садила, сама буду поливать. Вот так-то все они теперь.

Люблю тебя в зелень одетой, земля. Мыслью к тебе возвращаясь от неба, хочу опять услышать шелест и плеск. В прекраснейший день творенья, деревья, вы созданы. Вы невинность планеты, погубим – назад не вернем. Примерно такие слова мелькают в голове Антона Кригера в момент пробужденья. В два окна из четырех уж видна всякая муть, третье загорожено почти вплотную возводимым гаражом, и лишь одно по-прежнему целиком заполнено трепетом берез. Молится им, точно есенинский дед осинам – может, пригодится.