Тонкая нить (сборник)

Ее зовут Изодора. Притаился за углом, слышал, как немец в полночь окликнул ее с балкона: Изодора, тебе не холодно? Покачала косматой, точно у наших девчонок, головой. Не зябнет… кровь не как у нас… инопланетянка. Отец на нее запал… Нож точим друг на друга. Приехал Лямзин – я притаился в недостроенных стенах. Беспокоился мужик: а Саня выполнит уговор? не выкинет мою тачку? Отец злобно рассмеялся: а кто ж на него запишет? это только так говорится… чтоб не ленился. Ненавижу. На днях мне исполнится восемнадцать… Женюсь на ней… Чур, чур меня… на ведьмах не женятся. Ника совсем свихнулась – вчера за ней пожаловали сразу две машины. В одной четверо, в другой трое. Эти после короткой разборки уступили. Хорошо отец был под кайфом, не врубился. У матери крыша едет с обиды – мы трое рехнулись, никто на нее вниманья не обращает. Сегодня в сумерках плеснула на Изодору кипятком из кружки, будто не видит. Ветер как ломанет – и всё обратно… еле успела отскочить.

Татьяна на Изодору, Кирилл Семенов на Маматовых. Стоит у своей калитки в рваной советской майке с бретельками, кудрявый и белокурый. Чешет препорядочный живот, поджидает Антона Ильича. Кириллова калитка забаррикадирована, поперек дорожки – подъемный кран с надписью: НЕТ! НЕТ! НЕТ! Уцелевший конструктор оборонки, безумный и гениальный, в момент конверсии вывез с завода целый цех списанных станков. Вырыл под своей половиной дома подвал глубиной в три этажа и краном спускал туда оборудованье. Соседи натравливали на него ФСБ – не вышло: сам оказался ихний. Жестянщик загромоздил железом все пространство, кроме одной комнаты в коврах, где живет с юной женой Валей – хохлушка, работала в столовой – и двухлетним сыном Алешей, похожим на него, как обезьяныш на обезьяну. Основная страсть Кирилла не любовь, а ненависть – к чуркам. Ходит на сборища РНЕ, но за Маматовыми права на русский национализм не признает, относя их к чуркам же. Образовал с Ярославом – тот тоже националист, и весьма ярый – общество защиты Антона Ильича. Ничтожная доля немецкой крови в Кригере даже импонирует Кириллу, придавая делу некий фашистский шарм. Ярослав – бог его знает, а Кирилл с Антоном Ильичом оба из бывших. Кригер потомок кого-то из когорты философов, выдворенных большевиками в двадцатых годах. Хорошее происхожденье. Кирилл из мелких заводчиков, и в том же состоянье сам мечтает оказаться с помощью советских основных фондов, находящихся у него под полом. Никуда не денешься – гены. Философ философствует, предприниматель предпринимает. Идет Антон Ильич, Кирилл преграждает ему дорогу. Излагает по существу следующее: принес с работы излучатель, каким убивают крыс на военных складах. Жена запретила использовать по назначенью: крысы сдохнут в труднодоступных местах между станками, станут вонять. Разумно. Так вот… проникнем в сад Троицкого… изведем Маматовых вместо крыс… Это как раз напротив. Ильич крестит разгоряченного шизофреника: что вы, что вы, Кирилл… дайте мне скорей свою адскую машину, от греха… а то наделаете дел. Идут к Кириллу. Огибают угол дома – начинает пищать сигнализация. Выходит Валя, тоже кудрявая, но темно-русого окраса. Очень миловидная, с русалочьими глазами. По естественности сошла бы за дриаду, но станом круглая, с приятной полнотой. Успокаивает сумасшедшего мужа, однако орудия убийства не отдает. Отпускает невменяемого на салтыковскую барахолку – покупка всякого технического хлама его конек. Сама же идет с коляской на вырубку, выгуливать малыша – Антон Ильич их охотно сопровождает. Нина с Ярославом уехали в Москву на работу, Изодора в их садике играет с яблоневыми дриадами. Мяч перелетел через забор, Алеша смеется. Выбежавшие дриады увязываются за честной компанией. Вскоре, сидя на горелом пне, Антон Ильич что-то пишет в блокнот над спящим мальчиком. Валя пляшет в хороводе дриад – у нее отлично получается. Сатир, прихрамывая, проходит опушкой, волочит в мешке собранные на поляне бутылки. Оранжевое солнце описывает дугу, доколе не шлепнется в мягкие верхушки сосен, оставив по себе рассеянный свет, и не уйдет светить другим странам.