Тонкая нить (сборник)

Звоню матери только с чужих телефонов. Она мне зачитывает текст повесток, всё кудрявей и кудрявей. Вовка объявится осенью – будем косить вдвоем. Нигде не числимся, зарабатываем установкой компьютеров. Так и дотянем до непризывного возраста. Квартиру сняли удачно. Кругом вода. Купайся – не хочу. Можно пойти от дома по бульвару, а можно перпендикулярно к нему. Все равно придешь к воде. Перед Карамышевским шлюзом стоят баржи с песком. Скрипят лебедки, брякают якорные цепи. Юнги в тельняшках перекликаются с берегом. Один пошел на веслах встречать товарища из магазина. Плавают саженками, загорают посреди мазутной гари. Уплыть с ними хоть по Оке куда-нибудь в Алексин. Пока что нырял с баржи. Пил из родника под тополем. Тот шуршал подсохшими листьями. Сидел сначала на его выпирающих из земли корнях. После, отсидевши задницу, лежал на одуванчиках. Их белый сок разрисовал мне ноги черным узором. Пришел домой – Вовка приехал, раньше, чем обещался. Плохо спал первую ночь. Спрашивал: ты ничего не замечаешь? мне кажется, за нами следят. Хватит, говорю, гнать. Ты, кореш, фуйню порешь. Нет, Антон… у меня предчувствие… И все ворочается. Встали поздно, поехали в Серебряный бор на пляж. Сошли с двадцатого троллейбуса на ближнем кругу. Это только двадцать первый до дальнего круга ходит, но редко. Сошли, значит. Возле военкомата танк стоит с вынутым мотором. На девятое мая сюда походную кухню привозили. Раздавали всем пшенную кашу с тушенкой в солдатских мисках. На стенде путь маршала Жукова – отсюда, из Серебряного бора, и до Берлина. Он к своей армии ополченье пристегнул и обучил жесткой наукой. Справа видны быки разбомбленного в те дни моста. Вдали, за Филевской поймой, как на ладони, высоко поднят университет, отвергший нашу с Вов кой любовь. Стараюсь туда не глядеть. Заливаю Вовке со слов деда, как подоспели в последнюю минуту к Москве сибирские части. Как проехали от вокзала на метро до Сокола, вышли – и пешком, в белых полушубках, на Химки. Рослые, мало запуганные вдали от Кремля. Немцы мост держали под обстрелом – мы по неокрепшему льду. Никак не должен был выдержать, а выдержал. Сибиряки морозцу за пазухой прихватили. Идет промеж нас мороз в белом полушубке, трещит по замерзшей воде, играет жаркой силушкой – поберегись! На рассвете объявились у врага под носом – не ждали? Там теперь ежи – последние рубежи. Мороз по коже дерет – до чего близко. Не к месту скажу тебе, Вовка. Чтоб чеченскую войну выиграть, придется их всех уничтожить, женщин и детей, а потом пустить себе пулю в лоб. С ними все ясно. Они не покорятся. Вовка слушает одним ухом, а сам все свое: следят за нами… Хотел кому-то по мобильному позвонить и не стал. Такое, говорит, ощущенье, что сейчас бабахнут в меня, как в генерала Дудаева. Пошли, говорит, скорей… а сзади мент уж взял под козырек. Предъявите документы. У Вовки нервы не выдержали – он рванул когти. Откуда-то сбоку двое в камуфляже с красными повязками хвать его. А меня уж держит мент – крепко держит. Вовка шепчет: бросай мобильник. Лопух, они и без выясненья личности на поезд в Чечню сажают. Там без имени продадут, и концы в воду. Им каждый косила убыток. Раньше за тысячу долларов откупались, теперь, в войну – за три. Всё готовы на фиг толкнуть, и оружье, и людей. Выбросил Вовка свой мобильник. Только один камуфляжник, с дубинкой – вернулся, подобрал. Тот лежал в траве, играл: там тарам тарара, там тарам тара. Я на своем номера стираю, а они опять вылазят. Даже больше оказалось, чем я писал. Собственный мой номер, материн, Вовкин, наши с ним фамилии. Привели нас, посадили. Из мобильников всю информацию выпотрошили, занесли в компьютер. Тот начал поиск. Нас идентифицировали как крутых косил. Мобильников не отдали. Приклеили к ним бирочку, будто дело нам шьют. Мой предательский мобильник подмигивал со стола, и это чувство слежки, что весь день доставало Вовку, передалось мне. Нас посадили с разными ментами по разным машинам. Отправили из Хорошевского межмуниципального военкомата – меня в Перовский, Вовку в Тимирязевский. Разговорчивый мент сказал – штрафбат в горячей точке нам обеспечен. Я человек неосторожный и невнимательный. Такие с войны не возвращаются. То есть возвращаются спецгрузом в черном тюльпане. Вспомнил завербованного Фанфана-тюльпана, улыбнулся. Простился со своей короткой молодой свободой. Помахал старому тополю при съезде с моста и белоснежным голубям в небе. Написал менту на руке телефон матери на случай, если в Перовском военкомате не дадут позвонить. Здесь не разрешили. Почувствовал – больше за мной никто не следит. Что должно было случиться, случилось.