Тонкая нить (сборник)

По ту сторону Оки, в заповеднике, у Валентининых друзей, Кунцову хорошо спалось за бревенчатыми стенами. Ему снилось, что тот, старый Кунцов существует параллельно. Может, так оно и было. У того, прежнего, возраст более не менялся, лишь желчность возрастала с годами. Унылое лицо вытянулось, седина пошла в желтизну: шевелюра, борода, усы и даже брови – все стало желтым, как залежавшаяся в сыром помещении простыня. Новенький же Кунцов удил с Ильдефонсом рыбу в старицах, поросших желтыми калужницами. Ильдефонс ловил лягушек, препарировал их и придирчиво изучал срезы под микроскопом. Если сзади подходила Валентина, разглядываемая лягушачья лапка дергалась, демонстрируя гальванический эффект. Ильдефонс недоуменно оборачивался, близоруко всматривался в лицо своей соперницы – сосредоточенное лицо амазонки, целящейся из лука, и светлые волосы ершиком.

Вернулись к себе на Велозаводскую вдвоем – Ильдефонса еще в Серпухове вызвали не то сдать экзамен, не то отчитаться за проделанную работу по усовершенствованию малопродвинутого Кунцова. Во всяком случае, при посадке в электричку волшебный гувернер ответил на какой-то еле слышный зуммер: да, сейчас. Поставил на платформу брезентовый рюкзак с полуоторванными ссохшимися ремешками, взлетел этак метров на десять и там растворился, бросив покинутым спутникам неопределенное: увидимся в Москве. На другой день утром Валентина ушла на работу, а Кунцов сушил на полу промокший багаж задаваки Ильдефонса, с любопытством перебирая предметы магического свойства: сброшенную змеиную кожу, осколок зеркала в форме звезды и треугольную шляпу. Потом поехал на официальное распределенье по окончании аспирантуры. Все было загодя решено: под него сделали ставку ассистента с кандидатской степенью, в том самом институте, где крыша с окнами. Поставил свою подпись в присутствии комиссии. Не откладывая, отвез полученное направленье в отдел кадров, потом зашел поглядеть первую попавшуюся аудиторию. Последняя пара закончилась, студенты высыпали на улицу. За столом сидел один-одинешенек он сам, Виктор Кунцов, в неразменном возрасте пятидесяти шести лет. Губы сжаты сухой складкой, блекло-желтые брови насуплены в казенную бумагу, и портреты математиков сокрушенно смотрят со стены на его неминучее будущее. Жуть пробирает – ну как он и со второй попытки не возьмет планку? Ильдефонс ничего не сумел сделать – ладно. А вот что Валентина не помогла – катастрофа. Не помогли мне ни Верка, ни водка. Хотя с Верки что взять, а с Валентины очень даже можно. Но он выдохся. Кончен бал, потухли свечи. Хороший был год. Старый Кунцов за столом зашатался, как призрак покойной гувернантки у Генри Джеймса, и тоже исчез. На его месте теперь сидел Ильдефонс, уже без хвостика с резинкою, но очень удачно подстриженный, и подобострастно улыбался Кунцову. Тот с досады плюнул на обитую линолеумом лестницу. Пошли не сговариваясь собирать вещи и съезжать без Валентины на дачу. Внешне выглядело так: парень защитился, устроился на работу и слинял. Но это было не совсем верно. Просто парень поостыл, взглянул на всю ситуацию со стороны и снова стал испытывать привычное чувство зависти. Ну, и весело было унизить ее, чтоб знала. Пусть думает на Ванду. О'кей.

Покуда ждали электричку на Ярославском вокзале, Ильдефонс деловито отчитывался: доложил о кандидатской защите подопечного. Похвалили, приветствовали штудии Кунцова в области теории функций комплексного переменного. Кунцов без тени улыбки слушал своего куратора. Неподвижная маска с лица того, желтоусого, уж приклеилась к его молодой физиономии, дотоле мягкой, с плавающим взглядом. Теперь глаза собрались в кучку, и в целом мина означала недовольство человеческой глупостью. Подъезжали – смерклось, туман стоял на вершок от мокрого луга. В Высшей школе тоже, наверное, не без абсурда: никто не заметил – от чего ушли, к тому и пришли. Неузнанная птица вскрикнула в низинке. Ильдефонс отметил на карте Подмосковья пересечение железной дороги с речушкой, поставил знак вопроса – как ее названье? Кунцов лихорадочно перебирал в уме нелепые темы для будущей докторской.