Тонкая темная линия

Анни встала из-за стола и прошлась по квартире. Половина десятого. Почти час Анни изучала свои записи, просматривала газетные статьи, ксерокопии вырезок из журналов, заглянула даже в учебник, в главу об упорном преследовании. Анни приобрела специальную папку и складывала газетные вырезки в одно отделение, фактический материал в другое, а свои заметки в третье. Если бы не вырезки, то папка не была бы такой пухлой, хватило бы и тоненького блокнота. Анни не проводила допросов, это вообще было не ее делом. Она была лишь помощником шерифа, а не детективом.

Ника Фуркейда отстранили отдела, следовательно, расследование теперь ведет Чез Стоукс. Именно ему поручали проверить первые заявления Памелы о беспокоящих ее случаях. Если бы тогда Чез смог до чего-нибудь докопаться, возможно, Памела была бы сейчас жива.

Анни без устали шагала по гостиной, проходя вдоль кофейного столика и возвращаясь обратно. Этот столик представлял собой кусок стекла, прикрепленного к спине чучела аллигатора в пять футов длиной. Когда-то эта реликвия свисала с потолка в магазинчике Сэма, правда, до тех пор, пока чучело не рухнуло на голову какого-то туриста. Анни приняла крокодила как бродячую собаку и назвала его Альфонсом.

И теперь она ходила от носа Альфонса до его хвоста и обратно, взвешивая сложившуюся ситуацию, не обращая внимания на звонки телефона. Она не желала ни с кем говорить и доверила автоответчику общаться с репортерами и психами.

Может быть, она смогла бы уговорить Фуркейда принять ее помощь в расследовании, если бы не этот случай с избиением Ренара. Теперь дело в руках Стоукса, а его она просить не станет. Стоукс никак не мог смириться с тем, что помощник шерифа Бруссар не находит его неотразимым. Он воспринял ее вежливое «спасибо, нет» сначала как вызов, а затем как личное оскорбление. В конце концов он обвинил ее в расизме.

– Это все потому, что я черный, да? – поинтересовался он с вызовом.

Той жаркой летней ночью, полной мошкары и летучих мышей, сновавших туда-сюда в поисках добычи, они стояли на парковке возле бара «Буду Лаундж». В южном небе над заливом вспыхивали зарницы, влажный воздух, словно бархат, прикасался к коже. Чуть раньше они с коллегами пошли в бар, как это часто случалось в пятницу вечером – кучка копов, пожелавших немного встряхнуться. Вероятно, Стоукс слишком много выпил, потому что громко заявил, что Анни фригидна. Она встала и вышла, исполненная отвращения.

От его обвинения в расизме у нее буквально открылся рот.

– Тебе не хочется, чтобы тебя видели вместе с мулатом? Так скажи это прямо!

Стоукс тогда подошел к ней совсем близко, лицо его окаменело от гнева. Но тут на стоянку въехала машина, какие-то люди вышли из бара, и напряжение резко спало.

Эта сцена так живо предстала перед Анни, что она почти почувствовала дыхание летнего зноя на своей коже. Она открыла высокие стеклянные двери в дальнем конце гостиной и вышла на балкон, вдыхая холодный влажный воздух. Легкий лунный свет посеребрил воду и очертил строгие силуэты кипарисов.

Забавно, Анни никогда раньше об этом не думала, но в некотором смысле она понимала Памелу Бишон. Она по своему опыту знала, что такое общаться с мужчинами, которые не могут принять отказа. Стоукс. Эй-Джей. Да и дядя Сэм в придачу. Различие между ними и Ренаром было таким же, как между душевным здоровьем и манией.

Но если рассуждать объективно, то преследователями становятся не только мужчины, но и женщины. Зачастую эти люди кажутся совершенно нормальными. Уровень их интеллекта и образование значения не имеют. Но по отношению к объекту их мании их мозг работает как-то не так. Некоторые страдают эротоманией, то есть таким состоянием, когда человек представляет себе романтические отношения с объектом мании и полагает, что все это происходит на самом деле.

Где-то в глубине болот аллигатор издал хриплый рев. Потом ночную тишину прорезал крик нутрии, напоминающий женский визг. Звук резанул Анни по нервам. Она закрыла глаза и увидела лежащую на полу Памелу Бишон в лунном свете, льющемся из окна, освещающем ее нагое тело. И Анни вдруг показалось, что она слышит крики Памелы… И крики Дженнифер Нолан… И крики женщин, погибших четыре года назад от руки Душителя из Байу. Зов мертвых. У нее по коже побежали мурашки, и Анни вернулась в комнату, закрыла стеклянные двери и заперла их.

– У тебя очень мило, Туанетта.

Она резко обернулась. Фуркейд стоял у входной двери, прислонившись к стене, глубоко засунув руки в карманы старой кожаной куртки.

– Что, черт побери, ты здесь делаешь?

– Эту твою дверь не слишком трудно открыть. – Он укоризненно покачал головой и выпрямился. – Тебе как полицейскому следовало бы об этом позаботиться. Особенно женщине-полицейскому, верно?