Тонкий ноябрьский лед

Насыщенность сегодняшнего дня выбила меня из колеи. Пошарив по шортам, обнаружила, что на них не хватает пуговицы: видимо, она отлетела, когда я стаскивала маскировочный костюм. На балконе я немного свесилась за ограждение, чтобы улучшить обзор, и наслаждалась видом закрывающихся цветов, охваченных серой дымкой, похожей на туман. Звезды скрыты облаками. А жаль. Хотелось на них посмотреть. Положив подбородок на сомкнутые руки, я просидела на коленях перед перилами часов до десяти. Наконец, пришло полное осознание того, что этот вечер мог стать моим худшим кошмаром. Например, в каком-нибудь подвале неблагополучного района. В багажнике машины. В могиле. Кто знает, зачем я понадобилась тому человеку. Возможно, похищение и продажа. Сколько людей ежегодно попадает в рабство? Миллион? Если не все пять миллионов. Если вдуматься, то это жутко. Живой человек, который по факту почти что мертвый – никто не знает, где он и что с ним. Даже смерть воспринимается более реальной, чем подобные случаи.

К половине одиннадцатого я покинула номер, намереваясь поискать путь на крышу, и сотряслась от диких воплей в номере у Кирилла и Лизы. Они скандалили, ругая друг друга на чем свет стоит, причем провокатором явно была Лиза. Чем ей мог не угодить Кирилл, которого она после ужина так усердно оберегала, я и представить не могла.

На отвесной лестнице, ведущей на крышу, обнаружилась массивная дверь и не менее массивный в пропорциональном соотношении замок, предусмотрительно купленный для защиты от посягательств таких людей, как я. Понятия не имею, что на меня нашло, но я принялась вскрывать его серебристой шпилькой, прикрепленной к кроссовкам в качестве аксессуара. Я ее оторвала и вставила в сердцевину замка. Подобной тяги к авантюрам у себя я прежде не наблюдала. Просто казалось, что глоток чистого воздуха не на каком-то комфортабельном балконе, а на крыше, где ноги подкашиваются от высоты, – прекрасная затея, чтобы прийти в чувство после сегодняшнего.

– Под потолком камеры, – донеслось от лестницы.

О видеонаблюдении я и не догадывалась.

– Видимо, охрана вдоволь надо мной посмеялась, – ответила я, намереваясь превратить свою оплошность в шутку, – Всякая чепуха взбрела мне в голову. Не знаю, почему.

Перед Денисом, действительно, было неудобно. Он подал мне руку, когда я спрыгнула вниз, ощутимо приложившись пятками о мрамор, но сдержав вопль.

– Ты как отшельник, – заявила я, вспоминая о расположении его номера, – Все остальные на четвертом.

– О, поверь, я бы с радостью примкнул к вам, но все, что мне смогли предложить – 919 номер. Ненавижу чувствовать себя отделенным от коллектива, – ненароком обронил он, вкладывая в эти слова значительно больше смысла, чем произносил вслух.

В школе он слыл своеобразным изгоем. Не тем несчастным, над кем посмеиваются, и чью сменную обувь забрасывают на козырек у парадного входа. Слыл тем, кого элементарно никогда нет поблизости. В детстве невообразимо трудно завести близкие отношения с человеком, заточенным в четырех стенах. В довесок к самой болезни Денис, как выясняется, ее стеснялся. Это сейчас сквозило в его жестах. Он, приятный на вид, не обделенный умом и харизмой, наверняка время от времени сравнивал себя с приятелями и делал выводы не в свою пользу, что не поддавалось никакому логическому объяснению. Раньше я верила, что у Дениса великолепная самооценка, позволяющая не ограничивать себя одобрением общества, и что он не нуждается в этом самом обществе. Он пропускал в школе целые триместры, пока родители были чересчур бдительными, но потом неизменно появлялся с независимым видом, и его облепляли желающие пообщаться, будто он и не пропадал. Только сейчас я поняла, чего ему стоила эта непринужденность.

– Извини, но коллектив сейчас немного занят, – я не стала рассказывать про ссору Лизы и Кирилла, но предупредила, что мы не можем отправиться к ним.

– Я не особо на них рассчитывал, – он улыбался, – Зайдешь?

Его номер у поворота, после которого коридор уходит дальше, петляя по зданию.

– Почему бы и нет?

Мне было любопытно взглянуть, как он обустроил свое жилье.

Из всего, что нашлось в номере, меня заинтересовали только фотографии. Обогнув белое кресло, я подошла и взяла одну из них в руки. Темноволосый мальчишка лет восьми с широкой улыбкой смотрит в камеру – Денис. А рядом? Молодая пара. У женщины такой же оттенок волос, как и у сына. Родители Дениса. Они выпали из нашего круга почти полностью, когда погрузились в нескончаемую работу, но их лица я, несомненно, узнала. Все три фотографии чудесные, сделанные в движении, такие теплые, что можно позавидовать. Других снимков на тумбочке нет.

Я не люблю фотографироваться. Совсем. Всегда слишком сильно стараюсь позировать, и в итоге снимки получаются неестественными. В сумочке ношу общую фотографию с Викой, где мы еще младенцы: крошечные куколки в платьях с бантиками, которых мама три часа наряжала и два часа пыталась усадить на место, чтобы сфотографировать. У нас есть и другие совместные фото, в другом возрасте, но я больше всего люблю именно это.