Осадчий подумал, что такие объятия в Челябинске, дома, им обоим показались бы по меньшей мере странными. Но вот в Москве — другое дело. Тут притягательная сила землячества сводила их чуть ли не в кровное родство.
Возможно, и сам Иван Акимович почувствовал вскоре некий эмоциональный перехлест и остыл довольно быстро, когда вслед за расспросами, что и как там в Челябинске, они перешли к деловой части беседы.
— Что новенького в столице? — спросил Осадчий, интересуясь, естественно, не тем, о чем можно прочитать в газетах, а новостями, которые, возможно, еще только вызревают.
— Что сказать! Собираем людей в аппарат. Есть проект собрать по заводам опытных людей, не старше сорока пяти. Но и им потребуется несколько лет, чтобы войти в курс министерской работы.
— Верно, — заметил Осадчий.
— Да и новые ставятся задачи, — продолжал Иван Акимович. — Тут у нас для узкого круга выступал один ответственный товарищ. Я записал тезисно. Тебе кое-что будет интересно.
Иван Акимович вытащил блокнот из ящика стола.
— Вот, например, — он заглянул в блокнот, прочитал: — "Новые экономические стимулы — это не замена старых рычагов, а как бы только дополнение к ним". Важная мысль, верно? — сказал Иван Акимович. — А то ведь будут и перехлестывать. Кстати, как у вас насчет перехода?
Осадчий мог спросить, куда, мол, какого перехода? Была возможность пошутить. Но он не успел ею воспользоваться, и затянувшаяся пауза сама по себе послужила ответом.
Иван Акимович так это и понял, потому что сказал твердо и наставительно:
— Торопиться не надо, но и затягивать не позволим. Реформа — не мероприятие, а всерьез и надолго. Вырабатываем для вас групповой норматив, для заводов одного типа. Подтянетесь к этому нормативу, разрешим переход.
— Наши возможности известны, — заметил Осадчий, и горделивую нотку, которую Иван Акимович не мог не уловить, нужно было понимать в том смысле, что для Челябинского трубопрокатного групповой норматив — не проблема. Есть другие опасения.
— Ждете, пока другим вставят фитиль? — бросил Иван Акимович.
Не совсем уж мимо цели била эта грубоватая реплика. Осадчий посмеялся:
— Когда пожар у соседа, при ярком свете хорошо видно и на твоем дворе.
На это Иван Акимович возразил:
— Пожаров не допустим. Все предусмотрено. В общем, скоро придется и вам переходить. Готовьтесь.
— Подготовимся, — заверил Осадчий. — Вдумчиво. Вбирчиво. Чужой опыт вберем. Вот так!
Кто-то позвонил Ивану Акимовичу. Пока хозяин кабинета разговаривал по телефону, Осадчий развернул газету, пробежал ее глазами. Заметил статью, как бы в тон их разговору — об искусстве управления производством, о кругозоре хозяйственника. Автор обоснованно ставил вопрос об учебе хозяйственных кадров, предлагал ввести даже ученые степени для организаторов производства, ссылался на то, что такие степени есть в некоторых странах.
Верно и назрело, — невольно вслух произнес Осадчий.
— Ты чего, Яков Павлович? — на секунду оторвавшись от трубки, спросил Иван Акимович.
— Да так, статья верная, о науке руководить производством. Сам знаешь, Иван Акимович! Не умеешь подойти к людям — не берись директорствовать, ничего хорошего из этого не получится, — убежденно сказал Осадчий.
— Ну, это так. Слушай, а как твой Чудновский? — по какому-то ходу своих мыслей неожиданно спросил Иван Акимович. — Какие вести о старике? У нас ведь как бывает: с глаз долой, из сердца вон!
— Нет, Чудновского я не забыл и не забуду. Много мы с ним потопали по одной дорожке! — Осадчий непроизвольно вздохнул, вспомнив Алексея Алексеевича. — Недавно подал о себе весть. Прислал письма нашим товарищам: Терехову, Усачеву, еще кому-то.
— А тебе? — спросил Иван Акимович.
— Мне — нет, — усмехнулся Осадчий. — Сердится, видно. Но зря!
— Признайся, Яков Павлович, ты все же немного ускорил ему выход на пенсию? — Иван Акимович лукаво сощурил глаз.
— Нет, не я! Жизнь, которая быстро идет вперед. Вот это, пожалуй, верно. Сама жизнь, — еще раз повторил Осадчий.
Через пять лет
Июль семьдесят третьего в Москве, как и полагается "макушке лета", был солнечным и теплым, с выпадающими изредка короткими, но обильными и шумными дождями. Хороший, по-летнему радостный месяц был особенно приятен по контрасту с удушающей жарой 1972 года, с невероятной сушью, бедственными лесными пожарами и дымным смогом-туманом, который в июле и августе обволакивал воздух даже в центре города. Москвичи остро помнили эти грозные причуды природы и опасались их повторения.
Седьмого июля регулярно курсирующий по воздушной трассе Москва — Челябинск комфортабельный лайнер ТУ-154 из-за непогоды на Южном Урале поднялся в воздух с большим опозданием и приземлился в Челябинске вместо полудня в глубокие сумерки. Все пассажиры чувствовали себя утомленными и долгим ожиданием в аэропорту, и двухчасовым полетом.
Не улучшала настроения и погода. Дул резкий ветер, моросил знобящий дождик. Все напоминало времена поздней осени.