Тонкий шов

— Приходится, — буркнул отец. — Бестолочь! Тебе сколько раз говорили!

— Прости, пап.

К счастью, отец отвлекся на незнакомца.

— Один бог знает, что бы мы без тебя делали.

— Да то же самое и делали бы. Он бы шел себе и шел потихоньку, как было сказано.

Его взгляд остановился на туго сжатом кулачке.

— Прости за любопытство: что у тебя там, малец?

— Глупость какая-нибудь. Он, словно барахольщик, подбирает что попало.

А мальчик только сейчас вспомнил о своем трофее и разжал кулак.

— Черт побери, это божья коровка!

— Что я тебе говорил?

— Отпусти ее.

— Может, она принесет мне счастье.

Он взял букашку и посадил себе на руку. Коровка выпустила прозрачные крылышки и улетела. Потом откуда-то вывернулась и снова села ему на руку.

— Видал, малец? Значит, денек у меня будет удачный.

Он осторожно перенес букашку на травинку. Потом поднялся с земли и сверху посмотрел на отца с сыном. Хотя одет он был в страшную рванину, стоял он прямо как господь бог.

— Мне пора.

У мальчика мучительно сжалось сердце.

— Куда ты сейчас? — спросил отец.

— В Барни, там и переночую.

— Может, перекусишь с нами? Сытый желудок веселее носить.

Незнакомец помотал головой.

— Я не любитель ловить людей на добром слове. И время поджимает.

— Говори что хочешь, но мы тебя голодным не отпустим. И давай не спорить.

Незнакомец еще раз взглянул на отца.

— Я серьезно говорю.

— От куска хлеба с сыром, я, конечно, не откажусь, — уступил тот, — и от луковички, если не жалко.

— Разоримся и на луковичку. У тебя какая специальность?

— Слесарь, токарь. Только это когда было, еще до войны. Женился — и сразу в окопы. А когда вернулся, определили стажером и через год с месяцем уволили.

— Героев мы уважаем.

— На жизнь никаких денег не хватало. Пришлось выметаться, а жену отправить к родным. С тех пор мотаюсь без работы.

— Беда, что и говорить.

— Главное — никак не могу войну из себя вытравить. Я ведь на Марне был и на Сомме.

— Аэропланы, танки, наблюдательные шары, — оживился мальчик. — Вы их видели?

— Если на Сомме, то там одна грязь и слякоть. Там некогда было глазеть по сторонам, приходилось все время смотреть под ноги. Нас больше утопло, чем погибло от пуль.

— А воздушные бои были? — спросил мальчик. Раскинув руки, он загудел, как шмель, обежал вокруг и спикировал на землю.

— Не до аэропланов нам было, — покачал головой незнакомец.

— Беги и скажи матери, что я иду, — велел отец и извиняющимся тоном пояснил незнакомцу — В голове одни глупости. Не вылезает из книг.

— Слов таких нет — рассказать, что там было.

В конце улицы они остановились у здания клуба.

— Погоди минутку. От пинты пива, я полагаю, ты не откажешься?

Миновав швейцара, он канул в шумные недра и вскоре появился с большой запотевшей кружкой.

— Забыл спросить: против горького пива не возражаешь? Осторожно, благоговейно слизнул незнакомец пену, сползавшую по стенке, и, закрыв глаза, посмаковал.

— Спаси и сохрани вас господь, — сказал он. Он по-другому это сказал, отметил про себя мальчик, чем говорит мистер Уиллис в воскресной школе, когда дает благословение. Зато незнакомец сказал это от души.

Мальчик был еще на середине рассказа, когда в дом вошли отец и его спутник.

— Что нового? — спросила мать опасным голосом, который ее сын хорошо изучил.

— Это мистер Форсайт, — представил отец своего спутника. — Он ищет работу.

— Неужели? — спросила она.

— Я пригласил его закусить с нами, — сказал отец, аккуратно опуская кружку на большой обеденный стол.

— Еще ничего не готово. И на такую ораву не хватит.

Подхватив свою кепку, незнакомец двинулся к двери.

— Я, пожалуй…

— Ты, пожалуйста, садись, — сказал отец тоже опасным голосом. Он отобрал у незнакомца его кепку и повесил ее на гвоздик за дверью. — Намажь, мать, ему пару кусков хлеба.

— Я вообще-то спешу. Мне еще надо приткнуться в какую-нибудь ночлежку в Барни.

— В ночлежку! — фыркнула мать, клочком газеты застилая тумбочку у окна.

— Может, лучше скатерть?

— Не валяй дурака, — сказала она и унеслась на кухню. Отец взял кружку и перенес ее на тумбочку.

— Присаживайся, — пригласил он.

— Может, не надо?

— Наплюй. Бери кружку. В горле-то небось пересохло. Ты прости: она хоть и брехливая, зато не кусается. Сердце у нее доброе, она только снаружи такая.

— Это видно.

— Нет, правда, она хорошая баба. Но что-то в его голосе заставило мальчика пожалеть отца. Мать стремительно вошла в комнату и поставила перед незнакомцем тарелку с хлебом и маленьким куском сыра.

— Это что такое? — темнея лицом, спросил отец. — Это что за отруби? Тогда сыру дай по-человечески.

— Я сделала на свой вкус. А хлеб домашний.

Но даже мальчик видел: что-то не так. Каждый кусок незнакомец проглатывал через силу, а потом тщательно прополаскивал рот пивом.

— Как, ничего?

— Роскошно.

— Ну, если тут все, то я пойду к себе на кухню.

— Ему еще нужна луковица. Выбери покрупнее, из наших. Ты с уксусом ешь?

— Нет, безо всего.

Вызывающе вздернув подбородок, мать вышла из комнаты. Ждали ее молча. Она принесла луковицу, нож, соль и перец.

— Благодарю, — со старомодной учтивостью сказал незнакомец.

— На здоровье.