Тонущие

Даже Камилла Бодмен, проявлявшая столь мало такта в отношении собственных друзей в частных разговорах, на публике сочла себя обязанной громогласно заявить, что все эти газетные истории — чушь, заодно тонко подчеркнув (для тех, кому интересно, конечно) факт своих близких отношений со знаменитостью и в то же время демонстрируя исключительную преданность друзьям.

Годы, основательно поработавшие надо мной, не изменили Камиллу. Постепенно приближаясь к тридцати годам, она все так же безупречно укладывала локоны и была неизменно уверена в себе. Неожиданных акцентов в ее речи не стало меньше, сила их не убавилась, и восторженность Камиллы не ослабла. Камилла осталась верной своему обещанию и не вышла замуж за Эда Сондерса. Вместо этого она, проявив недюжинный характер, переехала в Челси. К тому времени, когда я окончил Гилдхолл, она уже открыла в красивом помещении магазин с тщательно продуманным дизайном. Изначально это был магазин готового платья, но постепенно там стали продаваться плоды творческой фантазии самой Камиллы. Вскоре на нее уже работали четыре швеи, и благодаря друзьям матери и ее собственным у Камиллы образовалась довольно обширная клиентура.

С возрастом я перестал испытывать перед ней благоговейный страх, и мы часто встречались в те черные времена. Камилла требовала к себе абсолютного внимания, и я отвлекался от гнетущей душу тяжести. Я был благодарен ей за то, что она всякий раз даровала мне избавление от мрачных мыслей. Камилла в жизни своей ни одной минуты не ведала чувства вины и не испытывала страданий более сильных, чем затянувшееся ожидание в приемной зубного врача, а потому оставалась неизменно веселой, и это ее настроение бальзамом проливалось на мою полную уныния душу. Вероятно, Камилла жаждала узнать подробности моего пребывания во Франции (думаю, она догадывалась, что я ездил туда с Эллой), но она сдерживалась и ни о чем не расспрашивала, проявляя приятно удивлявший меня такт, и это обстоятельство заставило меня пересмотреть отношение к ней и прийти к выводу, что она мне очень нравится.

За столом в доме Бодменов я иной раз слышал кое-какие новости об Элле, но соответствующих бесед не поддерживал, а дочь хозяйки не находила особого удовольствия в пересказе этих историй, и постепенно разговоры прекращались.

Я не поощрял беседы об Элле потому, что старался не выводить разговоры с Камиллой за определенный (и весьма ограниченный) круг тем. Если б она вдруг вполголоса сообщила мне, что Элла Харкорт глубоко несчастна и таит от всех свое горе, я бы этого не вынес. В то время мне нужна была дружба надежная и без сложностей, — к счастью, этим требованиям общение с Камиллой удовлетворяло как нельзя лучше. С годами наше легкое приятельство переросло в более глубокую привязанность, имевшую важное значение для нас обоих и продолжавшуюся даже в первые годы моего брака.

Рассказывая о Камилле, я отнюдь не отвлекаюсь от повествования. Мне совершенно необходимо вспомнить точную последовательность событий, приведших к суду над Эллой и к тому, что случилось после него. Детали сейчас очень важны: тогда за короткий срок произошло множество событий. Я хочу прорваться сквозь завесу из концертов, конкурсов, интервью, беспрестанных репетиций, мешающих видеть, что же произошло в те несколько недель до того, как я выиграл конкурс Хиббердсона. Потому-то и стараюсь отследить эволюцию дружбы с Камиллой Бодмен и рассказать о сотрудничестве с Реджиной Бодмен, на благотворительных концертах которой я регулярно выступал.

Воспоминания об Эрике заставляли меня воздерживаться от приглашений на Реджинины «утренники», однако я был благодарен ей за доброту и ловкость, проявленные когда-то в общении с начальством Гилдхолла. В конце концов, и возможностью учиться у Мендля я отчасти обязан влиянию Реджины, и я этого не забыл, как и того, что именно она дала мне первый шанс выступить перед публикой. Когда миссис Бодмен меня о том просила, я участвовал в ее благотворительных концертах, отказываясь только играть в церкви Святого Петра на Итон-сквер. Зато мне довелось познакомиться с интерьерами многих других лондонских храмов.

Однако речь не о моем архитектурном образовании. Я должен привести слова, сказанные Реджиной после очередного ежегодного заседания ее любимой благотворительной организации — Общества по защите памятников старины. Нужно постараться снова представить себе Реджину: вот она сидит, изящно скрестив ноги, за своим письменным столом в гостиной дома на Кэдоген-сквер. Она только что вернулась с заседания, сияющая и увлеченная идеей новой серии концертов, — на сей раз Реджина намеревается провести их в частных домах и заявляет, что это неминуемо удвоит сборы.

— В конце концов, дорогой, — произносит она с лукавой улыбкой, — что толку иметь друзей с большими домами, если не использовать эти дома?

Я, признаться, никогда прежде не задумывался об этой стороне дела, однако сейчас без колебаний вторю ей: