Too expensive for you (СИ)

– Видишь, у каждого номер на руке? – спросил брюнета Тони и, дождавшись кивка в ответ, продолжил: – А у посетителей на столах лежат бюллетени для ставок. Клиент должен написать суммы напротив номеров понравившихся танцоров, которые он готов потратить на них, выбрать можно не более двух человек, минимальная ставка — сто баксов, и сдать их администратору, когда представление закончится. Потом все ставки подсчитываются, и побеждает самая высокая из них, а ребятам объявляют, кого из клиентов они будут сегодня обслуживать. Ну, это если в двух словах, – торопливо прошептал блондин, не отрывая взгляда от сцены, где продолжали извиваться в танце около десяти мужчин.

– Блядь, как на чертовом аукционе, что ли? – переспросил Микки, пытаясь понять все вышесказанное.

– Угу. Тот, кто больше всех поставит, получает мальчика на ночь, – рассмеялся Тони. – Если кто-то из клиентов проигрывает все ставки, он остается ни с чем. Видишь ребят вон за теми столиками? – спросил он, указывая взглядом на тех, что помоложе. – Мы с парнями называем их падальщиками, они подбирают тех, что проиграли, конечно, получая совсем уже не те деньги, что наши танцоры.

Ставки. Номера. Бюллетени. Падальщики.

В голове Милковича все перемешалось, а Тони все продолжал щебетать над ухом:

– Если два или более человек поставят на одного танцора одинаковую сумму, выбор остается за ним. Ребята получают шестьдесят процентов ставки, сорок идет клубу, ну и, конечно, вступительный взнос за участие в аукционе — сто долларов, тоже в карман нашего хозяина.

– Охуеть, – только и смог произнести Микки, когда Тони, наконец, закончил вводить его в курс дела.

– Я же говорю, дорогой бордель под вывеской модного гей-клуба, – улыбнулся он, отворачиваясь от сцены, чтобы наполнить пивом, успевший опустеть, бокал Микки.

Песни сменяли друг друга, радуя слух разнообразными мотивами, а танцоры по очереди выходили в центр сцены, исполняя замысловатые движения, стараясь показать все прелести своих тел в самых выгодных ракурсах.

Микки начал терять интерес ко всему происходящему на выступлении седьмого, да и не было смысла ему смотреть на полуголых мужчин, что так искусно извивались перед ним – два доллара в кармане и сломанная сигарета в измятой пачке вряд ли смогут оплатить ночь хоть одного из них.

Он допил второй бокал пива и уже собирался попрощаться с другом, понимая, что здесь ему больше делать нечего, но оглушительный свист возле самой сцены заставил его вновь поднять взгляд.

В самом центре стоял парень на вид лет двадцати, в форменных камуфляжных штанах, опущенных на бедра гораздо ниже, чем разрешает военный устав, с огненно-рыжими волосами, зачесанными назад, бледным, почти прозрачным телом, что буквально светилось изнутри в неоновом свете, непринужденно раскачивая бедрами в такт спокойной мелодии, лившейся из колонок.

Престарелые мажоры заметно оживились при виде парня и, не скрывая удовольствия, наблюдали за ним, похотливо скалясь и раздевая глазами.

– Кто это? – спросил Микки, переводя взгляд на Тони, также увлеченно рассматривающего рыжего танцора.

– О, это Кертис, любимчик хозяина и самая дорогая шлюха, – улыбнулся друг. – Смотри, как клиенты засуетились, хотя, думаю, они еще до начала представления успели поставить на него. Кертис у нас что-то вроде местной знаменитости. Поговаривают, что суммы напротив его номера в бюллетени доходят до пятизначных.

И Микки понял почему.

Рыжий притягивал взгляд своей неординарной внешностью, подкаченным, но все еще сохраняющим мальчишескую стройность телом, которым он так умело пользовался: выгибая спину, скользя по гладкой поверхности сцены, он непринужденно двигался, разворачиваясь, наклоняясь и виляя задницей, предоставляя взору плотные мышцы, перекатывающиеся под бледной кожей, длинными пальцами он ласкал себя, рисуя на груди и животе только ему понятные узоры.

– Он выступает только раз в месяц, хотя, думаю, заработанных за одну ночь бабок ему как раз хватает до следующего раза, – продолжал рассказывать бармен, но Микки, кажется, его уже не слушал. – Очень уж его любит местная публика.

Песня закончилась, и рыжеволосый танцор легкой походкой, зазывно виляя бедрами, вернулся на свое место, уступая сцену следующему. А Милкович все никак не мог отвести взгляда от его подтянутого тела, на котором не наблюдалось ни одного лишнего волоска, за исключением маленьких кудряшек в самом низу живота, что тонкой полосочкой спускались к поясу штанов; от длинных рук, которыми он продолжал гладить себя, тонких пальцев, пробегающих по ярко выраженным кубикам пресса; от огненно-рыжей головы и бледного лица с выразительными глазами и губ, что сложились в кривоватую улыбку и манили к себе.

– Я смотрю, и тебе понравился наш мальчик? – заметив реакцию друга на молодого танцора, проговорил Тони, склоняясь к уху Микки.

– Что? Нет, – тут же поспешил ответить он, наконец, отворачиваясь от сцены. – Ничего особенного.