Я видела, но мне уже совершенно не хотелось пельменей, в жизни есть другие радости, и кажется, они не заставят себя ждать.
Потом мы пили чай с прозрачным оранжево-желтым абрикосовым вареньем и сгущенкой и рассматривали мои детские фотографии, отпуская шуточки по любому поводу. Нам снова было хорошо, даже маман порхала по комнатам, как опереточная фрейлина.
Наша оперетта подошла к концу около десяти часов. Мне было пора отпускать няню, а Иван, видимо, не мог придумать, чем заняться с моей мамой, оставшись наедине. Мы тепло попрощались и вышли из металлического проема вместе с Иваном. Надеюсь, вы понимаете, какие ощущения испытывает человек, оставшись наедине с объектом вожделения в маленьком лифте, особенно когда объект упирается в тебя голубыми глазами с расстояния в сорок сантиметров. Я не привыкла быть заложником ситуации, нам предстояло проехать вниз еще двенадцать этажей, со мной был мой враг – мой язык, поэтому он спросил:
– Ваня, пристальный взгляд – это специальная техника гипноза или просто шоковая терапия?
Он засмеялся:
– Мне нравится рассматривать красивые лица, кроме того, я немного близорук, а у нас, близоруких, есть такая манера. Это тебя нервирует?
– Нет, мне просто любопытно, но я удовлетворена ответом. – Я отметила, как легко он сообщил мне о своем единственном недостатке, который автоматически превратился в достоинство.
– Аня, – Ваня поправил воротничок моей куртки, – наверное, будет нескромно пригласить тебя сейчас ко мне в гости на чашечку кофе.
Я подумала, что если бы не пельмени – отнюдь, но вслух не сказала. Сказала так:
– Завтра, мне кажется, было бы очень даже скромно. – Терпеть две недели, как положено любой приличной голддиггерше, не было сил.
Он снова засмеялся. Лифт остановился на первом. Иван пропустил меня вперед и открыл дверь подъезда, мы остановились возле знакомого ему «лексуса». Я открыла дверцу и поставила сапог на подножку, Ваня молчал, – я подумала, что, наверное, поторопилась с готовностью попить кофе. Он осторожно, но властно взял меня за руку и, приблизившись к моему уху, тихо сказал:
– Слышишь меня, я хочу, чтобы сегодня было завтра. Один поцелуй на прощание. – Я подумала, как хорошо, что мы оба ели пельмени, и осторожно прикоснулась губами к его губам. Мы не могли оторваться друг от друга целую вечность, наконец я оттолкнула его от себя и прошептала:
– Ты же не хочешь, чтобы я умерла до завтра?
– Ох, у тебя искры из глаз! Конечно не хочу.
– Тогда я жду звонка. – Я захлопнула дверцу и дала газ, Иван остался стоять на месте нашего поцелуя. Когда у меня появятся свободные деньги, я, пожалуй, заложу памятную плиту с надписью «от последней свадьбы до первого поцелуя – один шаг». А может быть, просто нарисую на ней банальное сердце и ангела со стрелой.
Настя, Лариса и папа
Я прилетела домой как метеор, мне было весело, я любила весь мир. Настя, моя любимая сонная девочка, чмокнула в щечку свою единственную и неповторимую маму и, пробормотав «Я тебя люблю», упала на кровать как подкошенная. Я некоторое время посидела у ее кровати, радостно думая, что на данный момент все, кто мне нужен в жизни, меня любят. Это называется гармония. В комнату тихонько вошла Лариса, наша няня, пожалуй, это был единственный человек, который меня сейчас ненавидел, впрочем не демонстрируя этого явно. Она получала почасовую зарплату, но иногда ее пребывание overtime сопровождалось проявлением недовольства, особенно в те дни, когда к ней приезжал муж. Видимо, сегодня был тот самый день.
У Ларисы по анкете была вполне пристойная жизнь, которой можно было только позавидовать. На поверку оказалось, что все не так сладко и «замужем» – это определенный консенсус, который проявляется в свободном браке или серийной полигамности. Что такое серийная полигамность – это альтернатива несерийной. То есть полигамность обыкновенная – когда хочу, с кем хочу и сколько хочу; серийная – несколько дней подряд, но только с одной (одним), следующие несколько дней – только с другой (с другим).
В силу того что Лариса занималась воспитанием Насти с ее младенческого возраста, определенная привычка, теплота и взаимопонимание присутствовали в наших отношениях, просто няня думала, что она бы легко справилась с миллионерскими свадьбами, если бы я вместо нее сидела с ребенком. Не факт, что на заработанные деньги она покупала бы Насте продукты в Stockman, а одежду в «Винни», но, по-моему, втайне она считала, что я своими успехами закрыла ее дорогу к шелковому благополучию.
Настя не была сложным ребенком, она довольно скоро после нашего расставания с папой стала адресовать любовные детские письма только мне – я не препятствовала, потому что Серж не настаивал, то есть не появлялся вообще. Другой вопрос, что у Насти появился панический страх, что со мной может случиться что-то плохое, впрочем, наука психология с ходу объясняет это явление.