Топ-модель 2. Я хочу развод

— На два шага вперед, Денис, думать труднее. Мало кто этим занимается, но мы рискнем. Бобров даже не догадывается о том, что мы его снимем.

— Как, блядь? — давится он шоком.

— Увидишь. — И продолжаю громко: — Здравствуйте. Грязненько тут у вас, урн мало.

Судья широко разводит руками и на людей указывает, дескать, те их и похитили.

Переговорив с Бобровым, мы идем к пикету, что, в общем-то, и есть цель визита. Наши не очень любят соваться в Кале, поэтому мне приходится, хотя это давно не моя ноша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Едва подходим к протестующим и я начинаю вещать, из толпы доносится истошный выкрик:

— Одинцов! Я на твою жену дрочил вчера!

Свист, хохот, аплодисменты.

Злость — дикая, опустошающая. Она голову обносит, и первый порыв — движение вперед. Один шаг, второй. К толпе, ближе к тому, кто выкрикнул. Гнев всюду, он от нее исходит, но большая часть — внутри меня сконцентрирована, разгорается жаждой расправы. Обволакивает, требует здесь и сейчас. Блядь. Кто ты, а кто я. Какого хера ты в мою сторону пасть разеваешь, нелюдь?

С землей же сейчас сравняю.

Денис в меня глазами впивается в ожидании реакции. Все, блядь, впиваются. Мы — животные. Сам дергаюсь: нормальное народное приветствие. Быстро нахожу в толпе глаза кричавшего. Молодой цыган, смотрит дерзко, борзо. С ненавистью и желанием подраться с депутатом. Одна секунда между его выкриком и нашим зрительным контактом.

Парень предельно напрягается. Я тоже.

Идеи одна за другой. Дать в морду самому или позвать копов и указать пальцем? А так я тоже могу, пятнадцать суток и теплый прием в обезьяннике утырку будут гарантированы.

Провокация от него получит немедленный ответ.

Стоп.

Усилием воли заставляю себя вспомнить о том, что он все-таки стоит здесь, на морозе, в толпе протестующих. Губы синие, подбородок трясется.

Значит, зацепило по жизни. И сильно.

— Эй. Кто у тебя сидит? — спрашиваю громко.

Тишина пару вдохов. Переваривают.

Они видели, как я жму руку Боброву, и реагируют на это. Для них я такой же — главный враг. Дерьмо на палочке. Они не понимают, что, будь мне плевать, я бы в своем кабинете сейчас кофе пил, а не на морозе в этой грязи с ними торговался.

Когда народ вопит, что что-то в обществе должно поменяться, он обычно не заморачивается рассуждениями, кто конкретно это должен сделать. Пальцем в избранного покажите. Чей это сын, брат, муж собой должен рискнуть? А ну-ка, у кого в компании за столом сидит молодой политик? Или не сели бы с ним рядом, дерзкие?

Кто-то эфемерный, видимо, должен выбрать родом своей деятельности политику, стать тем, кого ненавидят и презирают. Винтиком в системе.

Потерять себя полностью или частями, научиться лгать в лицо, искать лазейки. Влезть, сука, в эти интриги по уши, пропитаться, дабы спустя годы получить доступ к механизму.

За каждым положительным событием, изменением, принятым важным законом — стоит кто-то с фамилией и именем, датой рождения и историей. Тот, кто чем-то пожертвовал и кого на части рвет потребность реализовать проект, который намного больше его самого.

Все эти люди хотят жить хорошо, но при этом должен быть кто-то, желательно не их родственник, кто пожертвует собой во имя их благополучия.

— Сиськи зачетные! Весь журнал залил. Пусть еще сфоткается без пуза! — новая ответка.

Взрыв реакции — злой смех, ненависть. Сученыш.

Я могу сейчас их всех засадить. Или влететь в толпу, взять за шкирку и мордой в асфальт впечатать. Первый раз, второй, третий. Между лопатками наступить, чтобы хрустнуло и в голове прояснилось, да так, что сразу вспомнится про уважение.

Полицейские подходят ближе. Смотрю цыгану в глаза и улыбаюсь. Он, почему-то перестает. А я гашу жажду крови. Животными управляют эмоции — люди отличаются тем, что научились их контролировать.

Парень отворачивается, ища поддержки. Принимается описывать мою Февраль — громко, смачно, с эпитетами, но на цыганском. Полицейские не понимают. Но понимаю я, плюс еще несколько человек. Он называет мою фамилию, кое-какие слова говорит на русском. Открывает Анины фотки на телефоне и всем показывает. Народ переглядывается.

Кровь кипит в жилах.

Этот утырок оставляет нам три варианта развития событий. На место его кулаками или наручниками поставить. Постараться перекричать своими витиеватыми, но совершенно пустыми речами. Или уехать молча. Все три роняют авторитет.

Денис смотрит на меня.

— Лошпек! — выкрикиваю на цыганском.

Падла оборачивается.

— Моя жена — шикарная женщина. Ты на нее дрочил до мозолей, а я — ебал ее всю ночь. Поэтому хлебало завали и, блядь, послушай, что тебе скажут грамотные люди.

Цыгане затыкаются и исподлобья на меня палят. Дальше говорю чушь, что-то обещаю, прошу, убеждаю.